— Лучше коров, напоит жену молоком. Нет, мои дорогие, надо возвращаться в Поляницу, туда нам будут присылать сообщения, я дала адрес. Все знают, что мы остановимся в Полянице.
— Но я все равно спать не буду! — упорствовала мамуля.
— А кто тебя заставляет? Не хочешь — не спи. Но по крайней мере будешь лежать в постели, а то ведь завтра опять замучаешь нас своими болячками.
Мамуля в сердцах заявила — нет у нее ни дочери, ни сестры, вместо них две змеи ядовитые, и Бог нас накажет за такое к ней отношение. И еще у нас на совести Тереса, непонятно почему. Отмахиваясь от отца, как от надоедливой мухи, она и его совесть не оставила в покое. Оказывается, у отца на совести несчастный Тадеуш, муж Тересы, который сейчас в далекой Канаде в отчаянии рвет на себе волосы. Как Тадеуш в далекой Канаде мог узнать об исчезновении супруги, мамуля не сочла нужным разъяснять.
На следующий день мамуля растолкала нас в четыре часа, заявив, что изголодавшаяся и промерзшая Тереса ждет на опушке леса недалеко от каменных ступеней, и, если мы немедленно ее оттуда не заберем, с ней случится нечто еще более страшное. И таким ярким был созданный ею образ несчастной Тересы, что мы, полусонные, не поев, не попив, в пять утра оказались у подножия проклятой лестницы. Никакой Тересы там не было.
— Существуют только две возможности, — рассуждала Люцина, пытаясь согреться в лучах утреннего солнца. — Или Тереса нечаянно перешла границу и пошла в Чехословакию, или ее опутал тот тип, с которым они спускались с горы. Другими словами, нашла себе хахаля и сейчас в каком-нибудь гнездышке воркует с ним, а мы тут с ума сходим и ждем ее, как стадо идиотов.
— Ну какое же стадо? — не согласилась я. — Всего четыре штуки.
Мамуля не поддержала такой несерьезный тон разговора, прервав его энергичным:
— Необходимо немедленно сообщить в милицию!
— Ты с ума сошла! — воскликнула Люцина. — Хорошенький подарочек будет сегодня нашей сестрице! Политические осложнения в случае нелегального перехода границы, а в случае хахаля — ненужный шум.
— Да что ты с этим хахалем привязалась! — рассердилась мамуля. В ранние утренние часы она, в отличие от нас, была свежа и бодра, как жаворонок, и проявляла неумеренную энергию и темперамент. — Тот молокосос мог вполне оказаться бандитом. Мог ее ограбить!
— Так ограбленная бы вернулась, — заметила я, а Люцина меня поддержала:
— Интересно, что он мог там награбить, с собой у нее было всего несколько долларов мелкой монетой да подстилка с кондитерской фабрики.
— Увидев, что грабить нечего, мог разозлиться и в сердцах убить ее! — не уступала мамуля.
— Вряд ли, совсем дураком надо быть, — вяло подавала я реплики, зевая во весь рот. — Интересно, во сколько они открывают свой ресторан? Хоть чаю бы напиться. За попытку ограбления дают всего-навсего несколько лет, а за убийство вышку. Только последний дурак пойдет на убийство.
— А откуда ты знаешь, что он не последний дурак?
Этого я, естественно, не знала, да в данный момент не это было главным. Мамуля изо всех сил нагнетала атмосферу ужаса, паники и крайней напряженности. Окутанные этой атмосферой, мы отправились в забегаловку, наскоро выпили по чашке чаю и опять вернулись к подножию лестницы, уже немного привыкнув к кочевому образу жизни. Не зная, что делать, мы в полном бездействии сидели там в отчаянной надежде, что вот-вот появится Тереса. Часы проходили за часами, а ее не было. Люцина предложила заняться постройкой шалаша — и сооружение пригодится, и будет какое-то занятие.
Весть о пропавшей даме с кольцом разнеслась по округе с быстротой молнии, о нас уже все знали, мы стали знаменитостями. На нас приходили посмотреть сельские дети из самых дальних деревень. Экскурсии, поднимавшиеся по каменным ступенькам, не отводили от нас любопытных взглядов — как только шей не вывернули! Удивительно, что никто из туристов так и не свалился с каменной лестницы, а то нам тоже было бы на что посмотреть. Наконец, подъехал на велосипеде какой-то мальчик и остановился рядом с нами.
— Это ваша баба, которая потерялась? — спросил он.
— Наша, — не очень дружелюбно ответили мы. Вернее, ответила лично я. Люцина повернулась спиной, мамуля демонстративно разглядывала облака в небе. Мальчик принялся разглядывать нас. Прошло немало времени, пока он снова не заговорил:
— Я ее видел.
И опять замолчал. Потом добавил:
— Так мне велели ехать и вам сказать. Вчера вечером я ее видел.
Какой милый мальчик! Мамуля и Люцина сорвались с мест, кто-то из них наподдал ногой термос с молоком. Я тоже сорвалась с места и тоже наскочила на термос. От меня он покатился к отцу. Отец сидел в задумчивости, глядя куда-то в пространство. Удар термосом вывел его из задумчивости. Наверное, он не расслышал какого-нибудь требования супруги и теперь она выражает свое неудовольствие таким невежливым образом! Схватив термос, он кинулся к ней:
— Несу, несу! Сказала бы погромче, зачем сразу швыряться?
Навалившись на руль своего велосипеда, мальчик смотрел на нас уже с откровенным любопытством. Отец, подбежав к мамуле, стал откручивать термос.
— Так где же ты ее видел, сынок? — сладким голосом спросила Люцина.
Парень жестом подбородка очень неопределенно показал куда-то на горный массив.
— А тамочки. У Пастерки. На дороге.
Я отстранила Люцину, поскольку лучше знала местность. Правда, знакомилась я с ней в темноте, но как-никак знакомилась. Отец наконец открутил крышку термоса и, налив в нее молока, принялся совать мамуле в руки.
— На какой дороге? — попыталась я уточнить. — На той, что у скал, или на той, у леса?
— У леса, из деревни выходит.
Мамуля в ярости отбивалась от отца:
— Что тебе надо, что ты мне суешь?
— Ты ведь хотела молочка. Громче, не слышу. Где Тереса?