С первого взгляда было ясно, что главную роль тут играл Террада. Это был крупный, плотный мужчина с мускулистыми ногами, пышной шевелюрой и широким лбом. Достаточно образованный и упрямый, он чем-то напоминал библейского пророка - во всяком случае таким он казался мне, иностранцу, пророка тучного, а отнюдь не тощего. И к тому же человека моего поколения - словно ничего не было до него и ничего не будет после. Его отец был богемский стеклодув, мать - полька из Тильзита, имя он себе придумал чешское - по крайней мере, оно так звучало, но достаточно было одного взгляда на него, чтобы понять, что он дышит в унисон со всей остальной американской нацией.
А вот Пип выглядел легкомысленным аристократом из Новой Англии. Он всегда был весел, пожалуй, даже слишком весел, словно стыдился чего-то или пытался скрыть какую-то неудачу. Но было в нем что-то древнее, точно он существовал не одно столетие и все рафинировался и рафинировался - как и его имя, - пока Америка строила домны, города и шахты.
"Ты прав, ты прав, ты прав", - говорил он бывало Терраде, когда они обсуждали какой-нибудь важный идеологический вопрос, касавшийся войны в Европе, конституции штата Атланта, прессованной пудры "Мейфлауэр", словом, всего, что вызывал к жизни бурный расцвет Америки.
В действительности эти двое были скорее противниками, чем единомышленниками. Их разделяло... Что же их разделяло?
По наивности я вначале думал, что девушка, занимавшаяся обследованиями, которая иногда появлялась у нас и, застенчиво прислонившись к косяку, болтала со всеми нами. Хотя вообще-то она разговаривала только с ними, а не со мной. Звали эту аккуратную и исполнительную девушку Джуди Джефферсон, она была из родовитой семьи, изящная, с россыпью веснушек на носу, бледными губами и улыбчивыми глазами. То было время жемчужных ожерелий, свитеров из ангорской шерсти и облегающих юбок, и все это шло Джуди как нельзя лучше. Она имела обыкновение постукивать карандашом по зубам слегка приоткрытого рта, и это до такой степени волновало, было столь пленительно и действовало до того возбуждающе, что я вскоре понял: так, повинуясь инстинкту, проводит атаку женщина, которая догадывается, что всякого рода приемы действуют на мужчин вернее, чем ее формы. Надо сказать, что пользовалась она этими приемами весьма успешно.
Однажды, прислонившись, как всегда, к двери, Джуди сказала:
- Приходите ко мне сегодня обедать, хорошо?
Я поднял на нее глаза, но не ответил. Пип и Террада тоже промолчали.
- Я приглашаю вас, Кит, - произнесла она решительно, словно выполняя некий долг.
- Меня?
Я не смотрел ни на того, ни на другого из моих коллег, ибо знал, что не я был нужен Джуди, а один из них.
- Вот это да! - сказал Пип; глаза его лучились смехом.
- Этот чертов англичанин является к нам и крадет у дураков-американцев девушку прямо из-под носа, - изрек Террада.
В тот вечер за устрицами я прямо спросил Джуди Джефферсон, почему она пригласила к обеду меня, а не их.
- Потому что они иногда действуют мне на нервы, - ответила она. - Вы бы только послушали, черт их дери, о чем они все время разговаривают!
Я никогда не задавал себе этого вопроса, но когда задумался, сразу понял, каков должен быть ответ.
- Об Америке, - сказали.
Она удивленно посмотрела на меня и вдруг засмеялась:
- Ну, конечно, о чем же еще можно разговаривать!
- Вообще-то мне это только что пришло в голову, - признался я.
- Итак, у них роман со страной, - саркастически заметила она.
После этого обеда с Джуди я начал внимательно следить за Пипом и Террадой, и мне стало ясно, что пребывание Джуди в дверном проеме не пропало даром: они никогда не говорили о ней, хотя всех других девиц любили разбирать по косточкам.
Не прошло и недели, как к обеду был приглашен Террада, а еще через несколько дней - Пип.
И все же не Джуди стояла между ними. Мне так казалось сначала - и то лишь потому, что я совсем не знал Америки. Сложные нюансы их разногласий были просто недоступны моему пониманию, и только после одного особенно долгого спора о Сэме Адамсе я, наконец, начал постигать их природу.
Пип был не только отпрыском истинно американского рода, но само его воспитание, проникнутое духом пуританской и либеральной американской демократии XIX века, как нельзя лучше вооружило его для борьбы за унаследованные традиции. Однако далеко не все эти принципы и традиции он принимал. Я вовсе не собираюсь утверждать, что он предпочитал марксизм или какое-либо другое учение. Он плохо разбирался в марксистских принципах, и они не интересовали его. Пип был мыслителем чисто американского типа, и однажды за ленчем в ресторане, расположенном в подвале нашего здания (Террада в тот день был в Вашингтоне), он очень просто и ясно изложил мне свою весьма оригинальную точку зрения, наблюдая за девушками, которые носились по углубленному в землю катку Рокфеллер-сентра.
- Америка, - сказал он, - вновь и вновь "пытается возродить себя в образе мужественного и честного пионера-фермера времен покорения Запада. Однако сейчас эти попытки выглядят попросту нелепо, - продолжал он, потому что на самом деле Америка - страна иммигрировавших из Европы крестьян, и философские корни американского практицизма следует искать именно в этом.
Я возразил, что не все иммигранты - крестьяне из Европы.
- После тысяча восемьсот семидесятого года, - сказал он, - основной приток населения в нашу страну шел за счет европейских крестьян или же вышедших из крестьян мастеровых. Современную Америку создало именно крестьянство, переселившееся из Европы.
- И что из этого следует?
- Видите ли, Кит, - отвечал он, - они привезли сюда свою крестьянскую философию. Чего они желали больше всего? Материального благополучия. Эта страсть у них в крови. Как, впрочем, и приземленность. Как, впрочем, и вульгарность. Равно как и предприимчивость, и физическая сила, и необузданность, и упорство. Равно как и суеверие, и сентиментальность плюс к этому еще непрошибаемый житейский и религиозный консерватизм. Вот где истинная Америка. Вот с каким человеческим материалом нам приходится иметь дело, а вовсе не с благородными пионерами, которые гордо и независимо расхаживают с ружьем в руке по своим богатым землям и бескрайним просторам. И считать, что нынешние американцы на них похожи, - опасное заблуждение.