— Еще как! Поэтому хотел бы найти здесь связи местных людей, а точнее, их предков, с Сасанидским Ираном! Интуиция мне подсказывает, что неспроста появились образы скифского звериного стиля. А что, если это и есть знак того, что где-то не так далеко отсюда и существовала наша общая прародина?
Иван Викторович поправил свои солидные очки, съехавшие с переносицы:
— Готов объединить усилия в этом исследовании!
— Мы, в принципе, уже в одной команде...
— Но... сейчас я говорю об особых обстоятельствах, так сказать, непредвиденных... Если что, имейте в виду — на меня можно положиться!
За окном стояла непроглядная темнота. Не было видно ни одного уличного фонаря. И только ветер слабо шелестел листвой вековых деревьев, растущих вдоль тротуара. Затем послышался его надрывный вой, словно кто-то ненароком побеспокоил задремавшего зверя. Эти звуки становились все более устрашающими, пока не превратились в раскаты грома.
— Хорошо... — полушепотом произнес Николай Петрович. — Мы с вами... в кровном союзе, не так ли?
— Да, что бы ни случилось — я с вами! — его гость тоже перешел на шепот.
— Ладно. Идите. Потом поговорим. Время уже за полночь, а утром — на курганы! Хорошо бы, если гроза утихомирится...
Оставшись один, Арбенин продолжал раздумывать: «А почему над сидящим шаманом летят три птицы с собачьими головами? Да, вот... еще... У шаманского костюма есть птицевидные привески... Для чего они? Скорее всего, эти прибамбасины не просто украшали костюм... А если эти птицы переносят покровителей людей на небо?! Ну да, конечно! Они помогают им обрести вечность! И опять же... Этот образ самый что ни на есть иранский!»
А ветер продолжал хлестать по крышам, словно проверяя их прочность, по тяжелым ветвям деревьев, безжизненно свесившимся плетьми. По стеклам потекли слезы, потом сильнее и сильнее, превращая их в зеркала, а в них застыл решающий миг, за которым и начиналась бездонная, немая вечность.
Уже засыпая под шум дождя, увидел он не то в полудреме, не то во сне птицу с распростертыми крыльями и человеческой личиной на груди — «шаманский дух», возносящий шамана на небо. А птичья головка была увенчана... собачьими ушами Симурга! И самым странным было даже не это, нет! А то, что эта птица размахивала крыльями и летела ему навстречу! Значит, она была живая?
— Что это? — спросил он, шокированный такой гротескной внешностью.
— Это самый распространенный образ шаманских изображений! — прозвучал где-то за кулисами ответ археолога Спицына. — А вы не знали?
— Стыдно не владеть такой информацией, Николай Петрович! Полагаю, что и мои труды по исследованию первобытного человека вы тоже не читали? — включился в разговор сам профессор геологии Иностранцев, которого Арбенин тоже не видел.
— Тогда вам ребус из трех голов! — рассмеялся Спицын.
В это время облик птицы стал принимать еще более фантастический вид: у нее появились три головы, а вокруг личины на груди — головы лося... Крылья птицы тоже начали превращаться в лосиные головы... И надо же, это химерическое существо, приблизившись к земле, снова взлетело в небо и... зацепилось когтем за его летний пиджак... Еще мгновение — и взлетел бы вместе с ней в небесную зону космоса... В ту самую вечность...
Но в этот момент прозвенел будильник.
Глава 10.
Утро выдалось ясным, и земля быстро впитала влагу. Кое-где еще поблескивали лужи, но они были настолько мизерными... скорее, символически напоминали о ночной грозе. Наваждением казался не только проливной дождь, но и все, произошедшее этой ночью. Поэтому Арбенин легко расстался с гнетущими мыслями, как только сделал первый глоток ядреного летнего воздуха, не согретого восходящим солнцем.
Еще накануне решили позавтракать в чайной, которая занимала небольшое строение рядом с гостиницей. Удобно, что открывалась она в шесть утра, а значит, перекусив, можно выехать не позже шести тридцати. На счету была каждая минута — до кургана езды часа два, а, закончив обследование, нужно засветло вернуться домой. Поэтому Николай Петрович поспешил в чайную. Буквально следом вышел из гостиницы теперь уже «правая рука» Кондратьева — географ Скорожитовский и догнал его:
— Подождите, коллега! Как спалось?
Навряд ли он знал о полуночных посиделках Арбенина с Сибирцевым, скорее всего, произнес эту фразу чисто автоматически, соблюдая этикет. Однако тому стало немного не по себе, словно в его приоткрытую душу без разрешения заглянули и увидели потаенные желания. Причем, не первый встречный, а именно тот, кто не по правилам обогнал его на карьерной лестнице. Арбенин слегка приостановился:
— Доброе утро, Леонтий Иванович! Спасибо! Все отлично!
— А я вот взял в привычку по утром бегать! А здесь... даже и не знаю, как расценят такой поступок... Да и одному не интересно...
Николай Петрович представил, как он, облачившись в спортивный костюм, побежит спозаранку с этим ярким брюнетом, на лбу которого написано, что он именно из музея искусств и древностей. Побежит по тротуару с выдолбленными камнями, мимо вон того облезлого забора и мимо вон той кучи мусора, возле которой гуляет бродячий пес...
— Если вы по поводу моего мнения — какие проблемы? Бегайте на здоровье! Ну, а если по поводу компаньонства — увольте...
— Вот и Павел Ильич не захотел... — в интонации, с которой прозвучала эта фраза, читалось сожаление.
— Кто это обсуждает мою личность? — строгий голос Кондратьева, хоть и с шутливыми нотками, произвел на собеседников эффект неожиданности. Они на секунду остановились и замерли. Оказывается, руководитель группы приоткрыл дверь из чайной и наблюдал за ними. — Давайте, господа, побыстрее!
Подкрепившись пшенной кашей, омлетом и черным чаем, а для желающих — и кофе, исследователи вышли на улицу и остановились возле двух подвод. Груза, конечно, было и не так много, но воду и провиант пришлось взять, ведь обед предстоял в степи. Да и самый простой инвентарь — совки, скребки, лопаты, емкости для проб грунта... Как без всего этого? А что на лошадях... Для передвижения по проселочной дороге, а там, говорят, еще и по чистому полю — в самый раз. Лишь бы дождя не было, а то можно и в грязюке застрять...
— Подумал, что до поездки на курганы будет вам интересно заглянуть в одно любопытное местечко... — загадочно произнес «чичероне» Потапенко, когда они рассаживались на подводы, — не мог отказаться от жгучего желания сделать вам сюрприз...
— Какой же, Федор Алексеевич? — проявил повышенный интерес к его словам биолог Борисов.
— О-о-о, не пожалеете! Выдающийся культовый памятник раннего железного века! — публицист потирал ладони, словно готов был захлопать в них от радости. — Слышали, небось? Гляденовское костище... И главное, здесь совсем недалеко, верст десять на юг от города. Да... и я ведь захватил с собой кое-какие снимки...
Еще вчера, когда проезжали по улицам города, Арбенин обратил внимание на то, что стоит он на всхолмленной равнине. Правда, особенно рассмотреть его не довелось, так как от вокзала до Пермской гимназии было совсем недалеко, и тем более — до гостиницы. Бросились в глаза лишь несколько старинных зданий, скорее всего — имперские учреждения, да пара-тройка мостов. Насчет мостов он понял, что их может быть гораздо больше, изучив карту губернского города еще до поездки. Тогда и подумал, что здесь по многочисленным городским оврагам может протекать множество малых рек и ручьев, может, сто, а может, и все триста. Это не считая таких известных как Кама, Чусовая и Сылва.
***
Подводы двинулись на юг города, и оранжевое солнце, уже поднявшееся над горизонтом, наблюдало свысока за странными путешественниками. Его теплые лучи мягко согревали утренний воздух и лишь иногда слепили глаза — когда под его прямой угол не попадали ни высокие строения, ни толстые древесные стволы. На первую повозку сел публицист Потапенко, так как был единственным, кто отлично знал дорогу, не считая, конечно, возчика, сам Кондратьев, «музейный» географ Скорожитовский и практикант Сиротин. На второй оказались Арбенин, геоморфолог Сибирцев — его новый друг, биолог Борисов и еще один возчик .