Почему Кондратьев считал эти места жуткими? Не потому, что пропали здесь люди. Хотя... событие, конечно, катастрофическое, но... согласитесь, в то же время и нонсенс. Как это можно — на ровном месте взять и... исчезнуть? Ну... конечно, не совсем там и ровно, в этой зловещей, будь она неладна, пещере! Где-то с потолка спускаются бахромой сталактиты, только успевай обходить их, чтобы, не дай Бог, лицом наткнуться, а то — и глазами. Где-то прям из-под ног тянутся вверх толстые сосульки-сталагмиты — не ленись перешагивать через короткие — «пенечки», да обходи стороной те, что в рост человеческий! А еще то там, то сям — ручьи, озера и запруды... И вся эта влажная грязь цепляется за подошвы сапог! А розовые девы? Стоят, как сфинксы! И — улыбаются вроде... Эти опознавательные знаки явно что-то таят в себе! А может, в них и заключается ключ к отгадке? Скажем, это пришельцы из другого мира? Или мистические герои древней цивилизации?
В голову Кондратьева начали лезть самые фантастические мысли. Он понимал, что все это — бред, но ведь разве можно остановить бег мыслей, навеянных не самыми радужными событиями?
Нет, все же главная «жуть» в другом! Места эти какие-то угрюмые, словно пропитанные скорбным трауром. Особенно там, в Ныробе... И стоит он, такой неказистый, лишь колокольнями церквей подпирая небо. А оно, кажется, здесь тоже не такое уж и высокое. Давит... да, давит на голову... И лес зажимает, затягивая в зловещее кольцо этот Ныроб, не дай Бог, сюда еще когда по делам приехать! Селение как в обруче! А стоит — на открытой ладони лешего — все на виду. И в чем такой секрет? Видно, неспроста кто-то тут обосновался. Именно тут, где водится нечистый дух, будь он неладен!
***
Санкт-Петербург Кондратьева и радовал, и огорчал. Огромным счастьем было отлежаться в глубокой ванне с теплой водой, слегка сдобренной душистой солью. Так хотелось смыть с себя всю эту грязь! И не только ту, что засорила поры на коже, но и ту, что легла тяжелым осадком на душе. Так хотелось почистить ногти! После такой поездки даже не видно, что когда-то были отполированными. Какой там! Когда под ними — грязь! Так что великим счастьем стало для него долгое отпаривание и тщательная «чистка перышек».
О плохом — пока не думать! Так он настраивал себя, чтобы стать прежним франтом и произвести на Веру... да, волнующее впечатление. И только потом, да, пусть это будет гораздо позже — встреча с профессором Иностранцевым. Тем более, что тому все уже давно известно, Павел ему уже пару раз позвонил. Так что никаких неожиданностей не будет — типа инфаркта или же онемения челюсти в лучшем случае. Профессор уже перебесился, небось, так что молний гнева не должен извергать.
Павел долго разглядывал себя в настенном зеркале. Не появились ли сединки на висках? Кажется, пока нет. А как насчет волосинок в ноздрях? Эта тема всегда его волновала. Часто казалось, что они у него особенно длинные. Чтобы увидеть себя со стороны, специально очень близко подходил к знакомым и чуть ли не заглядывал в ноздри. Вроде бы не так уж и заметно. И тогда успокаивался.
После теплой ванны кожа лица разгладилась, посвежела, а на щеках появился румянец.
Оставшись довольным своим отражением, он прошел в гостиную и сел в кресло возле телефонного аппарата. Да, нужно позвонить Вере. Она ведь еще не знает о его приезде.
К телефону долго никто не подходил, и Павел уж подумал, что в доме никого нет, когда услышал ее чуть взволнованный голос:
— Слушаю!
— Верочка! Это я! — он старался говорить как можно беззаботнее, чтобы не вызвать у нее подозрения о каких-либо неприятностях.
— Павел? Вот не ожидала!
— Чего именно? Что это я позвоню?
— Не ожидала тебя услышать так быстро, — поправилась она. — Я ведь думала, что ты еще в экспедиции... Мы попрощались до начала учебного года...
— Да, нас отозвали... Так что вернулся раньше. Ты ведь знаешь, сколько у меня еще будет бумажной работы! На весь август хватит! А сколько всяких лабораторных исследований!
— Да, поняла! — ее звонкий голосок на другом конце провода показался ему беспечным и даже... немного раскованным. Созвучным с первыми аккордами «Весны священной». И в голову ударил хмель.
— Вера! Дорогая! Я ведь к тебе в гости собрался...
— Павел! — перебила его она. — Я не готова с тобой сегодня встретиться! И... вообще — в ближайшее время!
— Нет! Ты не так поняла меня, Вера! Я ведь не просто встретиться, я... короче, я уже сделал тебе предложение, и ты ведь согласилась!
— Это было в каком-то сне, Павел! Я была сама не своя, понимаешь?
— Теперь — не понимаю! То вешаешься на шею...
— Как это?
— Ты ведь сама ко мне пришла, помнишь? И сама...
— А-а-а... ты об этом... — Вера замолчала. — Забудь, Павел!
— Как это «забудь»? У нас с тобой самые серьезные отношения!
— Нет, Павел, ну нет же!
— Подожди! — его осенило. — Так у тебя серьезные отношения с другим?
— Да.
— Не с ним ли?
— С ним...
Теперь замолчал Павел. Сказать ей или повременить? Нет, лучше сейчас. Нужно увидеть ее реакцию.
— А ты знаешь, Верочка... Арбенин до сих пор не нашелся?
— Как? — насторожилась она.
— Все трое не вернулись. И знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что сбежали из экспедиции! И что, думаешь, предшествовало такому поступку? Он украл у меня ценный камень!
— Как украл?
— Этот камень мы нашли в его комнате, так что все свидетели...
Вера молчала. Не слышно было даже ее дыхания.
— Верочка! Ты мне веришь?
— Нет! — решительно произнесла она и положила трубку.
Павел стиснул зубы. Такого плевка он не ожидал. Может, действительно вернулся раньше положенного? Но... разве любовь подчиняется регламентам? Тогда... что? Тогда — этот Арбенин должен сполна получить от него!
Глава 28.
Письмо от Николая Вера перечитывала каждый день. Она отлично помнила о том, что провожала его в розовом платье, поэтому вечерами надевала именно его, садилась в кресло-качалку и закрывала глаза... разглаживала мягкие складки на коленях и представляла, как его ладонь ложится на ее плечо...
Вот эти строчки: «На сердце — тревога, как будто впереди — что-то ужасное! Боюсь ли я этого? Не знаю. Но — чувствую приближение неизбежности...» она шептала наизусть, а когда открывала глаза, то видела перед собой все ту же красную розу с капельками крови на кинжале. Ее взгляд натыкался на острие холодного оружия и по спине пробегали мурашки. И почему именно эту картину повесила она в своей спальне, когда в доме еще их пять, нет, шесть?
Диковинные видения перестали посещать, но иногда так хотелось вновь наблюдать, как ромбы и квадраты натюрморта выстраиваются в отвесную скалу, а потом с шумом падают. Она даже тосковала по этим видениям, как озорная девочка, не наигравшаяся в прятки. Кто его знает, может, в рухнувшей скале на картине и заключался какой-то знак? Или... или событие, о котором ее информировали, уже случилось?
Странно, что Николя предупредил о том, чтобы не верила она никому. А кому, например? Может, Павлу? И в сердце кольнуло, будто в ожидании неприятности. «Да ладно, — успокаивала она себя. — Что может сделать плохого Павел?»
В этот вечер она также сидела розовой дивой, перечитывая письмо от Николая. И вдруг... в голову пришла странная мысль: «А почему вот уже несколько дней не заходит Лизавета? Да и в тот день, когда был Павел, она ведь тоже не пришла, хотя... обещала. А если? А если Павел встретил Лизу?» Эта догадка так закралась в ее душу, что невозможно было от нее отделаться. И начала буравить мозги, рождая одну фантазию за другой.