Я встал и уже оделся, когда Салли вернулась домой и прямиком прошла в мою комнату. Выглядела она усталой, но была довольна собой.
— Привет, дорогой! Который час?
— Скоро ланч.
— Да что ты? Вот здорово! Я просто умираю от голода. Не завтракала, только кофе выпила.
Она замолчала в ожидании моего следующего вопроса.
— Где ты была? — спросил я.
— Но, дорогой! — Салли широко открыла глаза, изображая удивление. — Я думала, ты знаешь!
— Не имею представления.
— Брось притворяться! Кристофер, милый, как можно быть таким вруном! Ясное дело, что это ты все и подстроил. Как ты здорово спровадил Фрица! Он был такой сердитый! Мы с Клаусом чуть не померли от смеха.
И все же она была явно не в своей тарелке. Впервые я видел, как она покраснела.
— У тебя нет сигареты, Крис?
Я дал ей сигарету и зажег спичку. Она выдохнула большое облако дыма и медленно подошла к окну:
— Я в него не на шутку втюрилась.
Она повернулась, слегка нахмурившись, подошла к дивану и уютно свернулась на нем, поджав ноги и красиво сложив руки.
— По крайней мере, мне так кажется, — добавила она.
Я выдержал паузу, а затем спросил:
— А Клаус в тебя влюблен?
— Он меня обожает.
Салли была серьезна. Несколько минут она курила.
— Говорит, что влюбился в меня с первого взгляда. Мы встретились у «Леди Уиндермир». Но пока мы вместе работали, он не решался признаться. Он боялся, что это может повредить моей карьере. Он говорит, что пока не повстречался со мною, понятия не имел, до чего великолепно может быть человеческое тело. До меня у него было только три женщины…
Я закурил.
— Конечно, Крис, я не жду, чтобы ты понял… Это ужасно трудно объяснить…
— Да, всего не объяснишь.
— Я его увижу снова в четыре часа. — Голос у Салли звучал несколько вызывающе.
— В таком случае тебе стоило бы немного вздремнуть. Я попрошу фрейлейн Шредер сделать омлет или сам его приготовлю, если она еще не протрезвела. А ты ложись. Позавтракаешь в постели.
— Спасибо, Крис, милый. Ты ангел. — Салли зевнула. — И что бы я без тебя делала?
Теперь Салли и Клаус встречались каждый день. Обычно это происходило у нас, а однажды Клаус даже остался ночевать. Фрейлейн Шредер помалкивала, но мне и так было ясно, что она обескуражена. Не то чтобы ей не нравился сам Клаус: она как раз находила его очень привлекательным молодым человеком. Дело было в том, что она считала Салли моей подругой, и ей было больно видеть, что меня оттеснили. Однако я уверен, что если б я ничего не знал о романе и Салли вздумала бы меня обманывать, фрейлейн Шредер с удовольствием приняла бы участие в этой игре на стороне Салли.
Между тем отношения с Клаусом у нас были натянутые. Если нам случалось столкнуться на лестнице, мы холодно раскланивались, как тайные враги.
Где-то в середине января Клаус вдруг уехал в Англию. Ему неожиданно предложили выгодную работу на киностудии. Когда он пришел прощаться, атмосфера в доме была такая, будто Салли предстояла тяжелая операция. Фрейлейн Шредер и фрейлейн Мейер сидели в гостиной и раскладывали пасьянс. Позже фрейлейн Шредер уверяла меня, что карты легли как нельзя лучше: трижды выпадали восемь треф.
Весь следующий день Салли провела в комнате, свернувшись на диване, с карандашом и бумагой на коленях. Писала стихи, но мне не показывала. Курила сигарету за сигаретой, смешивала себе свои любимые коктейли, но, кроме нескольких кусочков омлета, за весь день ничего в рот не взяла.
— Салли, давай я тебе еще чего-нибудь принесу.
— Нет, Крис, спасибо. Ничего не хочу. Чувствую себя блаженной и бесплотной, как святой или что-то в этом роде. Ты не представляешь себе, как это изумительно… Хочешь шоколад, дорогой? Клаус дал мне целых три плитки. Если я съем еще хоть каплю, заболею. Съешь, а?
— Спасибо, Салли.
— Не думаю, что я когда-нибудь выйду за него. Это погубит и его и мою карьеру. Видишь ли, Кристофер, он так ужасно меня обожает, что это вряд ли пойдет ему на пользу.
— Вы можете пожениться, когда прославитесь.
Салли и это обдумала:
— Нет, ничего хорошего не выйдет. Мы старались бы все время жить, как прежде, если ты понимаешь, о чем я говорю. А ведь мы должны измениться… Он такой, такой… прямо как фавн, а я как настоящая нимфа из дикого леса.
Первое письмо от Клауса пришло в срок. Мы все с нетерпением его ждали, и фрейлейн Шредер даже специально меня разбудила, чтобы сообщить эту новость. Может, она боялась, что ей не удастся его прочесть, и рассчитывала, что я перескажу содержание. Страхи оказались напрасными. Салли не только показала письмо фрейлейн Шредер, фрейлейн Мейер, Бобби и мне, но отдельные места даже прочла вслух в присутствии жены швейцара, которая пришла за квартирной платой.
С первых же строк письмо производило неприятное впечатление. Тон его был самодовольный и слегка покровительственный. Лондон Клаусу не понравился, он чувствовал там себя одиноко, еда ему не нравилась, а в студии относились к нему с недостаточным уважением. Хорошо бы Салли была рядом — она смогла бы ему во многом помочь. Но коль уж он приехал в Англию, то попытается извлечь максимум пользы: будет много работать, заработает деньжат, но Салли тоже нужно трудиться в поте лица. Работа ее взбодрит и спасет от уныния. В конце шли нежности, довольно-таки неискренние. Чувствовалось, что он уже не раз писал что-то похожее.
Салли, однако, была в восторге. Призыв Клауса так подействовал на нее, что она немедленно стала звонить в разные кинокомпании, в театральное агентство и полдюжине своих «деловых» знакомых. Правда, ничего определенного из этого не вышло, но целый день она была полна оптимизма и, как она мне рассказывала, ей даже ночью снились контракты и чеки с четырехзначными цифрами.
— Со мной такое происходит, Крис, ты даже не можешь себе представить. Я сейчас же берусь за дело и скоро стану самой великой актрисой в мире.
Однажды утром, неделю спустя, я вошел к Салли в комнату и увидел ее с письмом в руке. Я тотчас узнал почерк Клауса.
— Доброе утро, Крис, дорогой!
— Доброе утро, Салли.
— Как тебе спалось? — Она была неестественно оживлена и много болтала.
— Спасибо, хорошо. А ты как?
— Тоже прекрасно. Погода сегодня гнусная, правда?
— Да, пожалуй.
Я подошел к окну взглянуть, что там такое. И в самом деле не блеск. Салли улыбалась, приглашая меня к разговору:
— Ты не знаешь, что учудила эта свинья?
— Какая свинья? — я изобразил непонимание.
— Крис! Ради Бога, не будь таким тупицей.
— Извини. У меня сегодня голова плохо варит.
— Я не стану объяснять, милый. — Салли вынула письмо. — Вот, читай. Ну и сволочь! Вслух читай. Я хочу еще послушать. «Mein liebes, armes Kind», — начиналось письмо. Клаус называл Салли своей бедной крошкой, потому что, как он объяснял, боялся, что она будет страдать. Тем не менее, выхода у него нет. Он пришел к определенному решению и должен сообщить его ей. Пусть она не думает, что ему легко, он долго мучился, но тем не менее уверен, что поступает правильно. Одним словом, они должны расстаться. «Теперь я вижу, — писал Клаус, — что вел себя очень эгоистично. Я думал лишь о собственном удовольствии. Но сейчас я понимаю, что я дурно влиял на тебя. Моя дорогая крошка, ты слишком преклонялась передо мной. Если мы будем по-прежнему вместе, у тебя скоро не останется ни воли, ни ума». Клаус продолжал советовать Салли жить ради работы. «Знаю по опыту: работа — единственное, что имеет значение». Он был очень обеспокоен, как бы Салли не слишком расстроилась. «Салли, бедная крошка, ты должна быть мужественной».
К самому концу письма все стало ясно. «Несколько дней назад меня пригласили на вечеринку к леди Клайн, в один из самых аристократических домов Лондона. Там я встретил очень красивую и умную молодую девушку по имени мисс Гор-Экерсли. Она в родстве с каким-то английским лордом, имя я не расслышал, — возможно, ты знаешь, кто это такой. С тех пор мы дважды виделись и очень мило беседовали. По-моему, никогда прежде я не встречал женщину, которая бы так поняла мою душу».