— Вы, случайно, не отец Доксири? — неуверенно спросила я. — Меня зовут Хэхва. Я жила вон в той деревне внизу, — я показала рукой, — за мостом… Мы с вашей дочерью вместе учились в начальной школе. Помните, мой отец преподавал там же? Вы его не припоминаете?
— А, вон как. Что ты здесь делаешь? — со всей строгостью осведомился он.
— Детские воспоминания нахлынули, вот и пришла. Помню, как раньше мужчины из села по ночам вооружались кирками и ходили сюда целой толпой.
— Да, верно, ходили. Потому что надеялись найти хотя бы одно завалящее кольцо.
— А нашли что-нибудь?
— Ну, как тебе сказать, были разговоры, что те, кто раньше всех начал поиски, якобы что-то отрыли, но, если они что и откопали, все равно местные власти все увезли.
— Скажите, а мне можно войти туда?
— Даже не думай. Пришло специальное указание никого не впускать, поэтому сейчас никто не может попасть внутрь.
— А можно где-то получить разрешение?
— Я не знаю. Понятия не имею, в чем там дело, но нам пригрозили, сказав, чтобы корейцев даже близко не подпускали. Естественно, и чосончжогов тоже: а если какой китаец приведет кого-нибудь из них сюда, то и он потом проблем не оберется. Да и допустим, ты туда спустишься, там же ничего нет, что ты собираешься делать? Говорят, что все найденное здесь хранится в музее Чханчхуня, поэтому если хочешь посмотреть, то отправляйся туда. А так, напрасно здесь не мельтеши, иначе у меня будут неприятности.
Встав с решительным видом перед железной дверью, он замахал руками, прогоняя меня. Я поняла, что спрашивать его о гробнице бесполезно. Не зная, что делать дальше, раз гробница оказалась недоступна, я пошла обратно. Администратор же проверил замок и, пока я не исчезла из поля его зрения, держал свой пост перед красным зданием. Уже переходя обмелевшую речку, я на секунду остановилась и оглянулась. Гробницы не было видно. У меня возникло ощущение, будто и моя грудь высохла, точно эта река, и теперь внутри осталась только пыль.
«А существовала ли вообще эта гробница? — мелькнуло у меня в голове. — Гробница принцессы и ее мужа. И происходили ли в реальности все те события, что связали меня с ней?» В тот момент все, касающееся этого места, мнилось мне ложью. Меня охватило такое чувство, будто меня ограбили. И тем, что у меня отняли, было мое сердце. Теперь там, где оно раньше находилось, царили только холод и пустота.
Я смотрела на расписную чашу для риса. Она была разрисована розами и покрыта белым лаком — в наши дни такими уже не пользовались, их и найти-то было трудно. Эта чаша была одной из тех вещей, что мать собирала в свободное время, специально чтобы вручить мне, когда я буду выходить замуж. Среди прочего приданого, которое она приготовила, я нашла посуду, одеяло и зеркало.
— Надо было хотя бы гардероб тебе соорудить… — с грустью произнесла мать, вытирая тряпкой шкаф. Этот шкаф, расписанный красными пионами, в день ее свадьбы моей матери подарила ее мать. Мама очень берегла его, но еще сильнее она дорожила дешевенькой чашей для риса с цветочным узором. Она хранила ее бережнее, чем посуду из пластика или даже фарфора. Именно в ней мать грела для отца рис, специально поставив чашу в самой теплой части комнаты, в нее же укладывала рисовые паровые хлебцы, когда такому лакомству случалось появиться в нашем доме, и после мы уминали их, поделившись с соседями.
Я аккуратно опустила чашу на самое дно сумки. Сумка не заполнилась даже наполовину. Когда я положила в нее несколько комплектов одежды, фотоальбом, подарки для родственников мужа и косметический набор, полученный от него, то оказалось, что и класть-то больше нечего. Поставив перед собой сумку, я долго сидела на стуле с растерянным видом. Мать же тем временем бегала по кухне. Она не заходила ко мне до тех пор, пока я не собрала все вещи.
Только когда я наконец выставила сумку за дверь, в глазах матери заблестели слезы. Я обняла ее, слегка похлопав по спине, отпустила и вышла из комнаты. Из дома я выскользнула торопливо, еле уговорив мать остаться, хотя она все твердила, что хочет проводить меня хотя бы до Яньцзы.
Темная и неприветливая станция Яньцзы кишела людьми. Пассажиры, рано пришедшие на свой поезд, усевшись на скамейки, грызли подсолнечные или тыквенные семечки. Супружеская пара с полиэтиленовым пакетом в руках — через плотный пластик угадывались очертания продуктов, видимо купленных для будущего ужина; женщина, перекладывающая в сумку покупки из близлежащего магазина; ребенок, продающий фруктовые леденцы; мужчина, раздражающий окружающих своим бессмысленным бормотанием; тетушка с унылым, растерянным выражением лица; старик без зубных протезов; девушки с ярким макияжем; мужчина в толстой ватной одежде, с которой стекает грязная вода, чосончжоги, монголы, ханьцы… Стоя как вкопанная в самом центре станции, я разглядывала людей. Стоило мне решиться уехать, как все вокруг почему-то стало выглядеть новым, незнакомым.