Говоривший оказался мужчиной. Между передними зубами у него виднелись широкие щели, и от него несло резким запахом дешевого табака. Мне и без того было тошно на душе. Как раз в это время из здания вышел сотрудник консульства и, обведя толпу свирепым взглядом, начал громко читать список. Беспорядочно расталкивая людей, он пытался выстроить очередь. Люди двигались, боясь, как бы их не вытолкали куда-нибудь в сторону, и подобострастно заглядывали в глаза представителю власти.
— Ладно, — прошипел мужчина, просивший у меня денег, и, видя, что я молчу, продолжил: — тогда давай семьдесят юаней, я проведу тебя в очередь, что находится уже в самом здании.
Молча передав ему требуемую сумму, я последовала за ним. Очередь внутри консульства была еще длиннее, чем на улице. Хотя я и продвинулась немного вперед, но время ожидания оказалось почти таким же. Визу я получила, уже когда перевалило далеко за полдень.
На бумаге, которую я держала в руке, значилось «виза F-2». Эта виза давала возможность свободно проживать в Корее и даже приглашать к себе родителей. Документ, заполучить который мечтали многие люди, лежал в моей руке. Меня мелко трясло, словно на моей ладони чудом оказалась некая драгоценность. Ради этой визы моя подруга Хвасун не только бросила работу, но и лишилась целомудрия. Без такой визы ей пришлось бы жить, прячась в подвале, похожем на могилу. Поговаривали, что некоторые ради этой визы заключали фиктивные браки, за которые платили по несколько тысяч юаней, или даже нелегально проникали в Корею, чтобы найти кого-нибудь уже там. И вот теперь та самая виза, ради которой Хвасун сломала себе жизнь, лежит в моей руке. Ради одной встречи в консульстве и для получения этой бумажки требовались десятки разных документов, но все они были собраны брачным агентством за деньги моего мужа. В конце концов, что представляет собой эта виза? Всего лишь листок бумаги. Непонятная мне печаль заполнила грудь.
Только получив визу, я впервые почувствовала, что еду в Корею. Прижав к груди сумку, где бесценный документ лежал вместе с паспортом, я быстро, точно опасаясь, что кто-нибудь может вырвать ее у меня и убежать, выскользнула из консульства. Очередь, которая и без того была огромной, стала еще длинней. Как раз в это время начали падать первые капли дождя. Но толпа, стоявшая перед консульством, не расходилась, несмотря на то, что дождь все усиливался.
Как только самолет поднялся выше облаков, я провалилась в сон. До самого прилета в международный аэропорт Инчхон я ни разу не проснулась. Когда я открыла глаза, за иллюминатором было уже темно. У меня вдруг возникло ощущение, будто я вышла из состояния комы и попала в какой-то другой мир.
Там, впереди, ждал мой муж. Мой муж — вон тот мужчина с широкой улыбкой. Когда он шел мне навстречу, мне вдруг почудилось, что этот человек мне совершено незнаком. Словно я никогда раньше его не видела. Я замерла и оглянулась, но люди, шагавшие позади, подталкивали меня, и я не могла долго оставаться на месте. Теперь мне придется жить, дыша воздухом чужой страны, ступая по незнакомой земле. Я обязательно стану счастливой.
Я убеждала себя, будто успокаивала маленького ребенка. Робкие надежды — мой милый малыш, зародившийся внутри, внимательно слушал мои слова. В любом случае, деваться ему было некуда.
3
Мать с братом сидели рядом на низкой деревянной скамейке. Мать смотрела на персиковое дерево, а брат — в сторону горы. Она ждала появления цветов, а он — девушки. Судя по их виду, они сидели так уже несколько часов.
Мать сидела неподвижно, сгорбившись, и казалась похожей на старое высохшее дерево, с которого с шелестом облетает кора. Впрочем, нет, она действительно походила на дерево, но этот ствол оголила не старость, а зима. На первый взгляд оно может показаться мертвым, но придет весна — и на этом дереве сначала набухнут бутоны — хранилища тайных желаний, а затем разом, одновременно, распустятся цветы.
В течение всей зимы мне чудилось, что над матерью кружила смерть. В воздухе витала ее тень. Теперь уже стало очевидно, что сахарный диабет матери вылечить не получится. Морщины у нее над бровями сейчас лежали гуще, мешки под глазами стали еще больше. А прошлой зимой из-за осложнений пришлось сделать операцию: левую ногу отрезали до самой лодыжки. Мать прооперировали, но до сих пор временами у нее вырывались болезненные стоны: она говорила, что из-за плохого кровообращения нога немеет.
И все же я думал, что она вряд ли уйдет из этого мира в ближайшее время. Она обязательно доживет хотя бы до того дня, когда персиковое дерево распустит свои цветы. Желание матери увидеть эти цветы всегда поражало меня своей силой. Обычно, когда опадали цветы персика, она начинала ждать, что ветер принесет ароматы сирени и пионов, а стоило тем сбросить свои лепестки, как она принималась мечтать о бутонах циннии, про которые говорят, что они трижды распустятся и опадут, прежде чем можно будет есть свежий рис. Кто знает, быть может, когда персик снова пышно зацветет, мама избавится от ауры смерти и к ней вернутся жизненные силы.