Энджи запустила руку в сумочку:
— Я покурю, не возражаете?
— Да ради бога!
Он проследил, как Энджи зажигала сигарету. Мы встретились взглядами, и мне показалось, что он читает мои мысли.
— Основные правила, — сказал он. — Нельзя допускать утечки в СМИ. Вы дружите с Ричи Колганом из «Триб».
Я кивнул.
— Колган полиции — не друг, — сказал Бруссард.
— А он и не обязан быть другом. Он писать обязан. Работа у него такая.
— Не спорю, — сказал Пул. — Но нельзя, чтобы журналисты узнали об этом расследовании что-то такое, чего мы не хотели бы разглашать. Согласны?
Я взглянул на Энджи. Она рассматривала Пула через сигаретный дым. Наконец она кивнула:
— Согласны.
— Чудесно! — сказал Пул с шотландским акцентом.
— Где вы раздобыли такого? — спросила Энджи Бруссарда.
— Работая его напарником, получаю лишнюю сотню в неделю. За риск.
Пул наклонился, принюхиваясь к струйке дыма от сигареты Энджи.
— Во-вторых, — продолжал он, — вы не из нашей конторы. Прекрасно. Но мы не можем позволить вам участвовать в этом деле, если вы будете добывать показания, демонстрируя огнестрельное оружие, как это было с мистером Большим Дейвом Стрэндом.
— Большой Дейв Стрэнд собирался меня изнасиловать, сержант Рафтопулос.
— Понимаю.
— Нет, не понимаете. Вы понятия не имеете, что это такое.
Пул кивнул:
— Прошу прощения. Как бы то ни было, сегодняшнее происшествие в «Филмо» — исключение. Это не должно повториться. Согласны?
— Согласны, — сказала Энджи.
— Что ж, ловлю на слове. Как вам наши условия?
— Если мы согласимся не давать утечек журналистам, что, уж вы мне поверьте, подпортит наши отношения с Ричи Колганом, вам придется держать нас в курсе. Будете вести себя с нами как со СМИ, позвоним Колгану.
Бруссард кивнул:
— Условие справедливое. Как думаешь, Пул?
Пул пожал плечами, не сводя с меня глаз.
— Мне трудно поверить, — сказала Энджи, — что четырехлетний ребенок исчез из дому теплой ночью и никто этого не видел.
Бруссард крутил на пальце обручальное кольцо.
— Мне тоже.
— Итак, что мы имеем? — сказала Энджи. — Прошло три дня, у вас, должно быть, есть что-то, чего не было в газетах.
— У нас показания двенадцати человек, — сказал Бруссард, — начиная от «Я забрал девчонку и съел» и заканчивая «Я забрал девчонку и продал представителям униатской церкви». — Он печально улыбнулся. — Ни одно из этих показаний не проверено. Одни экстрасенсы говорят, что она в Коннектикуте, другие — в Калифорнии, третьи — в нашем же штате, но только в лесистой местности. Допрашивали Лайонела и Беатрис Маккриди, алиби у них железные. Наведались к бомжам. Обошли всех соседей, не только чтобы спросить, не заметили ли они чего-либо странного в тот вечер, но проверяли невзначай, нет ли в доме каких-нибудь следов девочки. Теперь знаем, кто нюхает кокаин, кто пьет, кто жену бьет, кто мужа, но никакой связи с исчезновением Аманды Маккриди не обнаружили.
— В общем, ноль, — подытожил я. — У вас ничего нет.
Бруссард медленно повернул голову и посмотрел на Пула. Тот смотрел на нас через стол, оттопырив языком нижнюю губу. Так прошло около минуты. Затем Пул открыл потертый дипломат, достал несколько глянцевых фотографий и передал нам через стол первую, черно-белую. На ней крупным планом был изображен человек лет шестидесяти. Кожа его лица так плотно прилегала к костям, что казалось, ее оттянули на затылок, собрали там в складку и закрепили металлической прищепкой. Тусклые глаза выпучивались из глазниц, крошечный рот едва был виден в тени изогнутого, как коготь, носа. Кожа на ввалившихся щеках была так сморщена, как будто этот человек беспрерывно сосал лимон. Лысый яйцеобразный череп прикрывала дюжина жидких седых прядей волос.
— Знаете его? — спросил Бруссард.
Мы отрицательно покачали головами.
— Зовут Леон Третт. Сидел за педофилию. Попадался трижды. Первый раз присудили принудительное лечение в психушке, потом два тюремных срока. Последний отсидел примерно два с половиной года назад, вышел из Бриджуотерской тюрьмы и исчез.
Пул передал вторую фотографию, на этот раз цветную, на которой была изображена в полный рост гигантских размеров женщина, косая сажень в плечах, с косматой гривой, как у святого Бернарда, каштановых волос.
— Боже, кто это? — ужаснулась Энджи.
— Роберта Третт, — сказал Пул. — Жена Леона. Снимок сделан десять лет назад, так что она, возможно, немного изменилась, но не думаю, чтобы в объеме. У Роберты дар, под ее рукой начинает колоситься даже засохший пень. Зарабатывает на жизнь и поддерживает своего дорогого Леона, выращивая цветы на продажу. Два с половиной года назад бросила работу, съехала со своей квартиры в Рослиндейле, и с тех пор их обоих никто не видел.