Мерфи закатит свои янтарные глаза и направится на кухню: готовить ужин. Не будем дразнить вас этими аппетитными запахами и перенесемся к 18:07, когда на пороге появляется лейтенант Шакелфорд — в черных брюках и бежевой рубашке, в заломленной набекрень шляпе и роговых очках. Ему навстречу выпархивает Гвендолин: прыгает на одной ноге, а на другую надевают бирюзовую туфельку — под цвет шарфа.
— Юная леди не зачастила гулять на ночь? — интересуется Шакелфорд с доброй улыбкой.
— Юная леди останется старой девой, если не будет гулять на ночь.
— И?
Гвендолин вздыхает, будто перед обычной, но нестерпимо занудной процедурой.
— Мы с мистером Бельмором пойдем смотреть кино. А перед этим я загляну в церковь, хочу спросить совета у святого отца. Вернусь к двенадцати. Машину я возьму свою‑ю‑у.
— Церковь? — морщится лейтенант. — Всех грехов не замолишь. Грешить не перестанешь. Дело в красивом преподбном? Хоть причешись!
— Пасха. Всего лишь Пасха завтра. Не будь брюзгой, — Гвендолин хихикает и на прощание целует отца в обветренную, подобную восковой бумаге щеку. Фигура девушки тает в летней ночи, а с лица лейтенанта сползает его призрачная улыбка. Он превращается в крупного, растроганного медведя. Увы, через четыре часа и семнадцать минут, это лицо затянет тревогой, потому что Гвендолин не Золушка и к двенадцати не вернется.
Не вернется к часу ночи.
Не вернется к двум.
Лейтенант Шакелфорд, словно механическая машина, поднимется тогда с постели, наденет очки и отыщет номер мистер Бельмора в записной книжке. Узнает, что Гвендолин с директором не встретилась — «может, передумала, Портер, я из‑за нее в кино едва не опоздал», — и поедет к церкви.
Давайте и мы сядем в «фермерский» пикап лейтенанта. Посмотрим, как ветер качает пальмы в ночи и мчит мимо нагой луны чернильные тучи. Постойте. Что это? Там, кварталах в двух от церкви, напротив пустыря? Вот и Шакелфорд, кажется, заметил желтый «Бьюик» дочери. Лейтенант аккуратно паркуется и выходит из пикапа. Нет, не дергайтесь: мы останемся внутри, чтобы не мешаться. Понаблюдаем сквозь ветровое стеклом за тем, как Шакелфорд открывает желтую, с черной полосой дверцу «Бьюка» и в свете маленького фонаря осматривает салон.
Лейтенант вернется к нам через семь минут. Бледный и тревожный — он с трудом растянет губы в милой улыбке и направит пикап к Святому сердцу. Обстучит старинные двери, пока из пристройки не появится заспанный Дуайт Паркер. Он двадцати семи лет от роду, он ведет службы в церквях всего округа, он безмерно красив и носит очки в тяжелой роговой оправе так, будто это терновый венец.
‑… девушка с неким личным вопросом, да. Ушла в половине восьмого, — скажет преподобный Паркер. Снимет очки и потрет глаза смешно забинтованным большим пальцем. — Да, кажется, так.
Шакелфорд снова вернется к желтому «Бьюику» дочери, снова осмотрит салон. Откроет багажник, капот; опустится на корточки и заглянет под днище.
— Если ты собираешься в место, то доедешь прямо до него? — скажет он себе и проверит стрелку топлива. — Так ведь? Не на пустырь!
Бак окажется полон, а Шакелфорд — на грани отчаяния. Увы, как бы ни было бесчеловечно, но мы оставим лейтенанта в этой ветреной ночи, на этом пустыре. У гнетуще‑пустой машины Гвендолин.
Два дня минуло, мы уходим по проселочной дороге на северо‑запад от Мак‑Сентона. Боюсь, вам придется дома хорошенько отмыть вашу обувь от местной красноватой пыли, но цель уже близка.
Во‑он там. Видите бирюзовую туфлю в рытвине? Нет‑нет, руками не трогайте. Пройдем еще ярдов двести и заметим сумочку. Оп‑ля! Оставьте ее на месте. Теперь посмотрите налево: в ветвях сумаха развевается на ветру бирюзовый шарфик. Туфля, сумочка, шарфик — вы оценили?
Через полчаса этот натюрморт оценит банкир из Невады. Он поднимет сумочку и вытащит кораллового оттенка помаду, пакетик «травки» (дети цветов, что с них взять), мятное печенье и водительское удостоверение на имя Гвендолианы Шакелфорд.
Еще через пару часов со стороны Мак‑Сентона появится полицейская машина, из которой выйдут лейтенант Шакелфорд, вышепроехавший банкир и двое сержантов.
К этому моменту лейтенант уже отметет версию бегства: он и Мерфи не самые строгие родители, а из вещей Гвендолин ничего не пропало; лейтенант с горькой улыбкой уже напишет сам себе заявление о пропаже; лейтенант уже раз шесть попросит отца Паркера рассказать, что спрашивала перед исчезновением Гвендолин, но преподобный окажется неумолим: