— Гарантии, — усмехнулся Гарди, — мой талант.
— И сколько времени займет операция?
— Два дня — подготовка, день уйдет на операцию, а через две недели ты сможешь встать на ноги.
— Через две недели… — задумчиво проговорил Джон Кински. — Ты знаешь, Гарди, сколько всего можно наворотить за две недели?
— Я вижу, ты и в самом деле задумался о смерти, — сказал Гарди. — Две недели можно пропьянствовать, проваляться в постели. И скорее всего, ты этим собираешься заняться. Но, честно говоря, Джон, все не так уж и плохо.
— Ты имеешь в виду мое сердце?
— Да, и тебя самого тоже. Главное — радоваться жизни, Джон. Побольше положительных эмоций, поменьше волнений, поменьше спиртного и табака.
Гарди взял недокуренную сигарету из пальцев Джона и загасил ее в пепельнице.
— А как насчет секса?
— Я же говорил тебе: побольше положительных эмоций. Только, смотри, не переусердствуй, не строй из себя эдакого супермена.
— Гарди, ты просто мне завидуешь, — уже развеселился Джон Кински.
Но доктор Корнер вновь вернул его мысли в серьезное русло:
— Джон, всего лишь две недели, а потом ты не будешь думать об этом никогда.
— Ты собрался меня зарезать?
— Нет, я собрался тебя разрезать, раскрыть твою грудную клетку и заменить маленькую детальку в расшатавшемся организме.
— Нет, Гарди, это все заманчиво, но я не согласен.
— Почему?
— Если я буду абсолютно здоров, то мы качнем реже встречаться, — отшутился Джон Кински, — а мне бы хотелось видеть тебя почаще.
— Если ты, Джон, умрешь, то мы встретимся еще только один раз — на твоих похоронах. А на кладбище я ходить не люблю.
При слове «кладбище» лицо Джона Кински напряглось. Он сделался задумчивым.
— Ну ладно, извини, если я тебя чем-то расстроил.
— Да нет, наоборот, ты заставил меня задуматься, а это полезно иногда делать.
— Так, значит, ты не согласен, Джон?
— Конечно.
— Ну что ж, пеняй на себя. Правда, чтобы очистить свою совесть, я возьму с тебя обещание.
— Охотно дам его тебе, если это не займет у меня много времени.
— Я знаю, конечно, как уговорить тебя, но я не хочу прибегать к запрещенным методам.
— И чем же ты собирался на меня подействовать?
— Я бы мог сообщить о твоей болезни твоей жене, но это испортит настроение ей, она испортит настроение тебе, а ты, разозлившись, придешь ко мне и испортишь настроение мне. А я хочу себя чувствовать отлично.
— Так в чем я тебе должен поклясться? Что я должен пообещать?
— Единственное, что тебе потребуется — это изредка звонить мне и сообщать, как ты себя чувствуешь.
— Изредка — это как?
— Ну хотя бы раз в неделю. Такой вариант тебя, наконец, устроит?
— Конечно.
— А теперь, Джон, когда ты окончательно отказался от операции, ты должен мне признаться и абсолютно искренне: ты действительно чувствуешь себя хорошо?
Джон задумался:
— Мне не хотелось бы тебя обманывать.
— Ну я же говорил…
— Я могу тебе сказать, но только теперь уже ты пообещай мне, что больше не будешь уговаривать меня ложиться в твою клинику.
— Хорошо, договорились.
— Слушай, Гарди, если бы не Стефани, я согласился бы на что угодно. Ты мог бы меня разрезать, сшивать, вновь разрезать, склеивать — словом, делать все, что ты умеешь. А теперь я должен просто отдохнуть. Я хочу побыть с женой. Я хочу, чтобы отдохнула Стефани, чтобы она привыкла ко мне, а я к ней.
— Я понимаю. Потому тебя и позвал. Должен же я был предупредить?
— Спасибо, конечно, должен был. А ты придешь на мою выставку?
— Постараюсь. Но все эти картины я видел у тебя в мастерской и поэтому ничего нового сказать не смогу.
— А мне и не нужно, чтобы ты что-то говорил мне. Я просто хочу выпить с тобой.
— Выпить можно и сейчас. У меня сегодня нет операций. А на выставку я постараюсь прийти, во всяком случае я позвоню тебе. Но ты, Джон, не сказал мне о своем самочувствии, ты же обещал быть со мной искренним. И если ты все время уходишь от ответа, то я начинаю подозревать неладное.
— Хорошо, Гарди, я постараюсь как-то сформулировать то, что чувствую. Да, у меня частенько бывало как-то странно на душе. Бывало и, к сожалению, бывает, — тихо и сосредоточенно проговорил Джон Кински. — Временами мне кажется, будто я стою возле раскаленной печки или у огня — таким жаром вдруг полыхнет. Сначала я чувствую этот жар в ногах, потом он поднимается выше. И с этим ощущением связан какой-то гул во всем теле. Не только в голове. Я чувствую этот гул повсюду. Он очень странный, и одновременно у меня идут круги перед глазами. Они разноцветные, иногда даже очень красивые, и это меня пугает.