Жареный давно поставил свой чемодан на скамейку и нервно прохаживался мимо Мирона, заложив руки за спину. Он горячился, но долгие годы службы научили его ничем не выдавать состояние души. Только голос, то ласковый, то гневный, не подчинялся сегодня капитану:
— Ты говоришь: люди обидели… Сопляк! Какой-то проходимец запутал тебя в свои темные делишки, а ты вместо того, чтобы помочь изолировать его, что-то скрыл на суде, умолчал… Люди обидели… Тебя обобрали заурядные потаскушки! И поделом. В другой раз умнее будешь. Не путай, Шиндяйкин, божий дар с яичницей, а настоящих людей — с накипью, от которой мы пока еще не можем избавиться.
— Ну, а что же делать? Мне-то что теперь делать?! — с глухой тоской воскликнул Мирон.
Жареный остановился, присел рядом с парнем. Вот такие же парни ходили под его началом на далекой высокогорной заставе. Такие же парни днем изнывали от жары, а по ночам корчились от холода, таясь в секретах. Таким парням он внушал, что нет на земле выше долга, чем охрана границ государства.
А куда шли эти парни потом? Разве исключена возможность, что кто-то из них, по молодости, по глупости, провинился перед тем самым государством, границы которого он охранял? Жизнь — сложная штука… Разве можно поручиться, что с кем-то из своих парней он, капитан Жареный, не встретится в исправительно-трудовой колонии… Удивились бы… А он и сам удивился бы, если бы ему лет пять назад сказали, что должность начальника заставы он сменит на должность начальника отряда заключенных… Жизнь — сложная штука. Капитана Жареного уволили в запас.
Ему оставалось немного дослужить до пенсии, но сдал заставу молодому офицеру, который много учился и который совсем не думал о пенсии. А Жареный вернулся в Сибирь, в родную Сибирь, откуда уехал юнцом в военное училище. А Жареный для приличия поартачился, когда ему предложили работу в колонии, но, не найдя ничего более подходящего, согласился. И Жареный полюбил свою новую работу. Потому что, по сути дела, он всю жизнь был воспитателем…
— Так что же мне, удавиться? — опять спросил Мирон, цедя слова сквозь зубы. — Что же вы молчите, товарищ начальник?
— Дурак, — спокойно отозвался Жареный. Он уже твердо знал, что нужно делать. — Ты до матери добирайся, понял? Деньги я тебе дарить не собираюсь, на зарплату живу. Запиши мой адрес, заработаешь — вышлешь. Вот держи.
Жареный отсчитал Мирону несколько нежно розовеющих десяток. Он сделал это не торопясь, даже как-то равнодушно, будто давал горсть подсолнухов.
— Держи.
Ожгло Мирона: покупает! Нет, не похоже… Пожалел? Опыт ставит? И вместо благодарности злость закипела в Мироне.
— А если не отдам? Если ваш воспитательный опыт на смарку пойдет?
— Как это не отдашь? — удивился Жареный. — Ты расписку напишешь: получил, фамилия, дата… Чтобы все честь по чести.
Расписка доконала Мирона. Издевается? Опять не похоже. Сидит, курит, глядит, как на пустое место…
— Стало быть, все-таки не верите? Документик требуется?
— Привык к порядку, — зевает Жареный. — А не отдать ты можешь и с распиской. Уехал и концы в воду… Искать не стану.
— Ладно, — угрюмо согласился Мирон, — возьму… Давайте…
— Вот и хорошо! — деланно обрадовался Жареный. — Вот спасибо! А то думаю: куда деньги девать? Карман тянут… Свинья! — почти закричал впервые по-настоящему разгневанный капитан. Он уже не боялся оттолкнуть от себя Мирона, он знал, что теперь парень в его руках. — Свинья ты, вот кто! Ла-адно… Во-озьму… А где твое спасибо! Извини меня, знаешь ты кто? Ты…
И странное дело, чем больше, распаляясь, ругался капитан, тем шире расправлял Мирон плечи, и улыбка, прямо-таки плакатная улыбка засветилась на его конопатом лице.
— Спасибо, товарищ капитан… Спасибо, Никандр Константинович! — Мирон вскочил и, схватив руку Жареного, принялся жать и трясти ее, повторяя: — Спасибо… Спасибо…
— Ну, ну, — поморщился Жареный, — только не дешеви. Поблагодарил и будя… И еще вот что. Деньги вернешь — это само собой. Но ты мне, Шиндяйкин, обещай, что при случае костьми ляжешь, а поможешь человеку в беде. Поможешь и с него такую же клятву возьмешь… Давай с тобой по свету белому такую эстафету пустим! Эстафету добрых дел… Громковато звучит, правда, но это не беда, не будем смущаться… Договорились?
— Договорились, Никандр Константинович, — тихо и серьезно сказал Мирон. — И пусть только мы знаем об этом, идет?
— Идет, — засмеялся Жареный. — Прощай.