Нам с Николаем Петровичем, экономистом крупного завода, очень не повезло. Так как мы наотрез отказались поддержать компанию в преферанс, то нас просто-напросто выгнали из купе, заявив при этом, что благами цивилизации могут пользоваться только люди, отдающие дань хоккею с шайбой, преферансу и жигулевскому пиву. Николай Петрович не любит пива, я не терплю грубую, на мой взгляд, игру в хоккей, и вместе мы не выносим преферанса… Нам пришлось отступить перед численно превосходящими силами противника в коридор вагона. Мы стояли у окна, курили и судачили о том, о сем.
За окнами расстилалась заснеженная степь. Под лучами февральского солнышка снег искрился, переливался едва уловимыми оттенками от золотистого до розового. По краям оврагов и в тени, отбрасываемой редкими березовыми колками, цвет снега уплотнялся до голубизны, будто его нарочно побрызгали раствором ультрамарина.
Мы стояли, уткнув носы в стекло, и поэтому не видели, как к нам подошла молодая женщина в длинном халате из тяжелой ткани.
— Позвольте, — сказала она.
— Пожалуйста, пожалуйста, — засуетился, вставая боком, чтобы дать ей проход, Николай Петрович.
— Благодарю, — ослепительно улыбнулась женщина.
Она прошла мимо, высокая и красивая, причесанная, как видно, у хорошего мастера. Крупной, но очень женственной рукой с ярким лаком на ногтях она придерживала у плеча мохнатое полотенце.
— Вы узнали ее? — спросил Николай Петрович.
Не узнать ее было бы трудно. Ударник коммунистического труда токарь Антонина Мудрова заставила горячо аплодировать себе всех участников слета, когда с высокой трибуны обязалась каждый последний день недели выдавать продукцию сверх плана. Гордо вскинутая голова Мудровой смотрела в эти дни с газетных страниц, о ней говорило центральное радио.
— Да, я узнал ее, — ответил я, а Николай Петрович, затаенно улыбаясь, проговорил:
— А знаете ли вы, что мимо нас прошло «темное пятно» на светлой репутации молодежной бригады?
— Мудрова — темное пятно? — удивился я.
— Да, да, Тоська Мудрова — сущее недоразумение, как ее называли в нашем цехе лет восемь назад…
— Но…
— Без всяких но, — засмеялся Николай Петрович. — Может быть, и не стоит ворошить прошлое, но я не могу отказать себе в удовольствии рассказать эту историю… Дело в том, что в механический цех Тоська пришла с подмоченной репутацией. После школы работала в торговой сети, попала, к несчастью, в компанию жучков. Ну, а потом, как водится, разоблачение, суд… Жучки пошли по этапу, а Тоська, осужденная условно, разочаровалась в людях, пришла на завод. Красивая, избалованная вниманием галантных проходимцев, она восприняла перемену в жизни, как окончательное падение, и опустила крылья.
Николай Петрович пошарил по карманам, нашел спички, прикурил. Некоторое время он стоял молча, видимо, зрительно вспоминая Тоську Мудрову тех лет. Затем он продолжал:
— Вы когда-нибудь наблюдали, как душевно надломленный человек опускает крылья? Это страшно… Внешне все вроде было в порядке: человек двигается, живет… И в то же время — это только видимость. Человек сник, он постоянно ожидает удара и так как не знает, откуда удар может последовать, нервничает, злится, в любом предложении подозревает подвох. Не верит в дружбу, не верит в добрые чувства. А затем наступает вторая стадия: человеку становится все равно… Это еще страшнее. Лопни земля по Пулковскому меридиану, человеку все равно. Именно в таком состоянии была Мудрова, когда начала работать токарем на участке валов.
Работу Мудровой поручили не сложную, две операции: сначала проточить шейки валов начерно, а потом пройти чистовую стружку с припуском под шлифовку. Тоська от работы не отлынивала; как робот, двигалась она у станка, механически повторяя движения, которым ее научили за месяц. Но такая работа, конечно же, не принималась всерьез. Все видели, что Тоська живет в каком-то полусне. Она смирилась с тем, что работает плохо, поверила, что работать лучше не может, и, казалось, ничто не разбудит ее, ничто не заставит встряхнуться.
С Тоськой поначалу, что называется, работали. Рисовали обидные карикатуры, бранили на собраниях… В качестве способа повлиять на нее, прикрепили Тоську к молодежной бригаде. Но бригада вскоре взбунтовалась — Мудрова портила им общий показатель. Назвали Тоську темным пятном и упросили руководство цеха убрать из бригады. Так длилось полгода. В конце концов, на Мудрову махнули рукой. Выгонять ее вроде бы не за что, прогулов она не делала, а тратить на нее время, убеждая работать лучше, посчитали пустым занятием.