И вот тут, словно подсказывая окончательное решение, вдова заметила, не акцентируя, впрочем, внимания на своих словах:
— Он всего по совести добивался… И в Москве тогда, возле Белого дома… И на юге, в Молдавии… И в Чечне после… И теперь вот, в Сибири… А они словно не слышали и продолжали вешать на него… О господи, чего только не вешали, кто знает!..
— Анна Васильевна, — тактично напомнил о своем присутствии Турецкий, поскольку ему показалось, будто она забыла о посторонних и рассуждает больше сама с собой, полагая, видимо, что известное ей должно быть также известно и всем остальным, значит, чего и объяснять-то? — Вы ведь всегда были рядом с ним… А то, что мы знаем о генерале, это же такая малость, да и та — на поверхности. В газетах, в телевизоре, в сплетнях. Я понимаю, сейчас вам не до меня, не до моих вопросов, вообще не до посторонних. Но дело в том, что мне необходимо составить об Алексее Александровиче ясную картину. Увидеть его не в рассказах болтунов, а в действии, понять его логику, оценить его проблемы и возможности их решения. Гибель его вовсе не представляется мне нелепым стечением разного рода обстоятельств, которые и привели к трагическому исходу. И, между прочим, я не одинок в этом убеждении. Вы сами слышали вчера мнение президента о том, что в трагической цепи случайностей иногда не без успеха маскируются некие закономерности, которые и оказывает в конечном счете в определенный момент вполне определенное влияние на то или иное событие. Я не цитирую, вы понимаете. Но сказано-то было именно в этом смысле, так мне помнится. А президент у нас по роду своей прошлой профессии превосходно знает, что такое мимикрия и с чем ее едят. И потому я полагаю, что данное им мне задание провести расследование не основано на чьих-то шатких предположениях либо необоснованных догадках. Вот и давайте станем из этого исходить. Я, простите, не беру вас за горло, ничего сейчас не требую, но ваши советы и консультации по самым разным вопросам мне скоро понадобятся. Скажите, как мы можем договориться о такой взаимной помощи?
— Вы знаете, Александр Борисович, я отчасти даже и рада, простите за такое слово, что Алешу похоронили здесь, в Москве. И теперь меня ничто не связывает больше с Сибирью… Я не хочу там жить!
Ну да, она все еще думала о своих проблемах.
— Что там не устраивало? Условия? Климат? Люди?
— Все вместе. Я теперь это поняла. Вот и ребята учатся и работают здесь… Но мне придется туда ехать. Вещи какие-то… А вы тоже собираетесь… в те края?
Видно, сперва хотела по привычке сказать «к нам», но вовремя вспомнила, о чем сама только что говорила.
— Да, мне обязательно надо там побывать, поговорить с людьми, полететь на место события. Посетить всех тех, кто остались в живых.
— Ну вот и давайте потом, когда с ними поговорите, встретимся. Может быть, и я вам сумею подсказать что-нибудь важное, не знаю… Мне еще самой нужно что-то осмыслить. Да вот и Игорь Иосифович, — она взглянула на молчаливо присутствовавшего при их разговоре Реймана, — может что-нибудь вспомнить.
— Мы договорились, — кивнул Турецкий, — что Игорь Иосифович пожертвует ради общего дела несколькими днями и не откажет в помощи следствию. Тогда я, пожалуй, не буду больше действовать вам на нервы своими неуклюжими расспросами, а нашу встречу мы перенесем на самые ближайшие дни там, в Сибири, да? Я позвоню?
Она кивнула. Александр Борисович поднялся. Встал и Рейман, возможно, чтобы проводить его. Турецкий внимательно посмотрел на него, потом перевел взгляд на Анну Васильевну и задумчиво, будто размышляя, сказал негромко:
— Значит, вы предполагаете… или даже уверены… что все дело в совести. Я верно понял?
Женщина подняла на него взгляд, помолчала и снова молча кивнула.
— Что ж, — вздохнул Александр Борисович, — это серьезный аргумент… — Он склонил голову, прощаясь, вышел в прихожую и обернулся к провожавшему его Рейману: — А вам так не кажется, Игорь Иосифович?
— И вы полагаете, что уже за одно это человека… можно?.. — Рейман не договорил, но почти незаметная скептическая усмешка, скользнувшая по его губам, указала, что для него такая постановка вопроса как раз никаким аргументом не является.
В конце концов, каждый понимает слово «совесть» по-своему. Кто-то исключительно по-домашнему: вот не делает человек лично мне подлостей, значит, совестливый, и на том ему спасибо. А у другого оно ассоциируется с государственной деятельностью, к примеру. Но там совершенно другие соотношения — желания, скажем, и жесткой реальности. Еще хуже, если речь о целесообразности. Где уж место совести! Она ведь в основе своей нецелесообразна. По нынешним временам. И меркам…