— Значит, для начала договоримся так. Я занимаюсь своим делом, и мне никто не мешает. Потому что любая помеха будет мной немедленно расценена как срыв нашего с вами устного соглашения. Когда я закончу порученное мне дело, я, пожалуй, готов буду поделиться, опять-таки лично с вами, своими выводами. Мне бы не хотелось, чтобы еще и между нами возникали какие-то новые посредники. Иначе какой же, к черту, консенсус?! Какое, как вы сказали, сближение «опиньонов»? Напротив, как утверждал один мой приятель, полнейшее недопонимание!
— Не вижу оснований для внесения протеста, — с приветливой ухмылкой развел руки в стороны, словно раскрыл свои объятия, Белкин.
— Отлично. Тогда передайте вашим клиентам, чтобы они сняли осаду. В ней уже нет ни малейшей нужды.
— Ка-акую оса-аду?! — изумленно протянул адвокат.
— Обыкновенную. Вы только передайте, а они сразу поймут, о чем речь. Ну и где же ваш хваленый осетр? В Ростове ел, в Москве угощали, на Каспии сам готовил, а вот сибирского до сих пор пробовать как-то не доводилось…
5
Имелось у Филиппа Агеева одно отменное качество: он действовал на женщин, особенно средних лет и одиноких, словно хитрый змей на лягушку. То есть иной раз просто откроет рот и уставится на нее, а она, даже если и не хочет, и боится, все равно, будто магнитом, сама притягивается к нему. А уже потом, припав к его мощному обнаженному плечу, как правило, начинает жаловаться… нет, правильнее сказать, жалиться на свою нескладную жизнь, да еще и слезу подпустит — для полной уже искренности. Но где ж, и в самом деле, отыскать одинокой бабе такого вот, вроде бы снаружи и невидного, а на поверку-то, оказывалось, прямо-таки неутомимого да ласкового, не говоря уж о том, что и не жадного любовника? Или они уже нюхом чуяли в нем редкую по нынешним временам силу и надежность? А что, вполне возможно и такое… Но и он, следует отдать ему должное, ни разу не разочаровал ни одной из тех дам, с коими его перехлестывала судьба.
Так получалось, что беспокойная служба сыщика требовала от него отточенного умения постоянно и неутомимо поддерживать фривольно-серьезные отношения, причем чаще всего с обслуживающим персоналом — в магазинах, офисах, гостиницах и прочих местах, куда закидывала его чисто профессиональная необходимость. Серьезная школа спецназа на двух войнах, а также потрясающая способность втираться в доверие к тем, кто и сам просто мечтает, чтобы в него (либо в нее) «втерлись» — во всех, без исключения, смыслах, — делали его присутствие в любых операциях необходимым бесспорно.
Все это уже давно знал Александр Борисович. Но он, блюдя, как днем договаривались, конспирацию, был поражен, когда, вернувшись в отель и поднявшись к себе на этаж с ключом от номера, взятым у администратора, увидел на коротеньком диванчике, рядом со столиком горничной, вольготно раскинувшегося Филю. А возбужденные глаза горничной — не той сексуальной малышки, что вчера строила глазки Турецкому, но сменившей ее на боевом посту пухленькой, зрелой дамочки, втиснутой в замечательный по своей провинциальной наивности гостиничный «прикид», — определенно указывали на то, что Филя не потерял даром времени. Ну, ходок! Будучи человеком, возможно, не самых твердых на свете принципов касательно женского пола, Александр Борисович не завидовал, конечно, но глубоко уважал многочисленные таланты Агеева. И когда появлялась такая возможность, выбирал себе в партнеры именно его.
Не владея ситуацией, Турецкий хотел равнодушно пройти мимо, чтобы потом, может быть завтра, сделать Филе приличный втык. Однако этот нахал лукаво подмигнул ему, приподнимаясь с диванчика и убирая свою руку из-за спины горничной:
— Добрый вечер, шеф. У вас все в порядке? Если я вам еще сегодня нужен, слушаю команду. Если нет, готов получить задание на завтра.
И, увидев, что Сан Борисыч, как Турецкого обычно звали в «Глории», причем обязательно на «ты», несколько обалдел, доиграл свою роль самостоятельно:
— Понял, шеф! Через минуту я у вас.
И снова присел на диванчик, будто собирался, в свою очередь, дать важное задание уже «плывущей» горничной.
Когда Агеев вошел в номер, Турецкий стоял посреди комнаты с разинутым ртом, из которого, по всем правилам, в этот момент должен был литься нескончаемый поток, как справедливо заметил бы протопоп Аввакум, живи он в наши дни, «блядословных укоризн». Но Филя лишь небрежно отмахнулся и сказал, садясь на стул:
— Спокойно, Сан Борисыч, здесь теперь полный порядок. Я ж предупреждал, что суки! Понатыкали разве что не в унитаз. Теперь все чисто. Проверено, можешь быть спокоен.