Турецкий показал на стул у окна, чтобы у следующего свидетеля тот сидел за спиной.
Вошедший Ефременко, лысоватый и упитанный такой бодрячок в круглых очках, которые он как-то механически протирал время от времени большими пальцами, быстрым взглядом окинул присутствующих и сел на предложенное место. И все покатилось по-новому. Вернее, как по писаному…
Задавая практически те же самые вопросы и получая на них аналогичные же ответы, Александр Борисович уже с откровенной иронией наблюдал за «старательным» Юрием Матвеевичем, вообще не отрывавшим глаз от протокола, который вел. Ему показалось, что даже «строителю», тщетно пытавшемуся изобразить безразличие к происходящему, было не совсем, мягко выражаясь, ловко выслушивать «кальку» со своих ответов.
Турецкий не то чтобы не выдержал этого своеобразного испытания на крепость нервов, но захотелось разбавить эту бредятину хоть какой-нибудь здравой мыслью. Вот он и спросил, заглянув в протокол и отодвинув его в сторону:
— Евгений Иванович, вы, я знаю, человек образованный, умный, владеющий не только пером, но и словом. К тому обязывает пост главного редактора, не так ли?
Ефременко снисходительно пожал плечами и кивнул, подтверждая «глубокую мысль» московского следователя.
— Так объясните мне, тупому, — с откровенной иронией продолжил Турецкий, — как так получается, что вот сидят двое умных и наблюдательных людей… Я имею в виду вас и вашего коллегу по несчастью… И, не слушая или просто не слыша моих вопросов, цитируют тут друг друга. Будто на школьном уроке в присутствии плохой учительницы, заставлявшей несчастных учеников зубрить свои ответы… Почему?
Ефременко вдруг надулся, будто индюк, и покраснел. Даже очки демонстративно этак сорвал с лица и стал их нервно протирать потными пальцами.
— Я совершенно отказываюсь вас понимать, извините, забыл ваше имя-отчество! При чем здесь, простите?.. — А вот что конкретно «при чем», он так и не спросил, будто ему сильно помешало кипевшее в нем возмущение.
— Вот и я очень хотел бы знать, ребята, при чем?.. — задумчиво произнес Александр Борисович. — Но боюсь, что вы мне не подскажете. Не потому, что не знаете, а именно по той причине, что знаете. И знаете очень хорошо. Ладно, не стану вас больше томить. Хочу надеяться, что наш сегодняшний разговор останется между нами. Москвич, мол, спрашивал, мы отвечали, как нам было указано. Договорились? — почти выкрикнул он и увидел легкое смятение в их глазах. — Все, господа, закончили, благодарю вас за активную помощь следствию. Давайте сюда ваши повестки… Свободны. Юрий Матвеевич, надо бы помочь свидетелям добраться по домам, как?
Но свидетели почти хором заверили, что никакой помощи им не нужно, они живут недалеко. Так что… словом, всего вам доброго…
И вот наконец тяжкое испытание для троих присутствующих закончилось. Подписи поставлены, свидетели удалились.
Турецкий придвинул к себе протоколы, заполненные рукой Серова, и испытующе уставился на следователя.
— Ну и что теперь прикажете со всем этим делать?
Тот пожал плечами, не поднимая взгляда от столешницы — ну точь-в-точь провинившийся двоечник. Потом неохотно как-то заговорил:
— Вероятно, с медицинской точки зрения объяснить такое можно… Шок, при этом совершенно фантастическое везение… Возможно, психика не справляется, что-то где-то у них там зациклилось… Нет? Вы так не считаете? — И он посмотрел чистыми и ясными, как весеннее небо, глазами на Турецкого.
Вот же артист!
Александру Борисовичу оставалось лишь тяжко вздохнуть и сказать правду:
— А я так не считаю. Да, впрочем, и вы тоже, если… Чего загадки-то загадывать? Тем более когда дело ясное, что дело темное, верно? Вот и давайте попробуем на минуточку распутать то, что нечаянно запуталось в трех соснах…
Он придвинул к себе городской телефон — пусть слушает кто хочет, — набрал номер Белкина и нажал клавишу громкой связи.
— Привет, господин адвокат! — начал жизнерадостно. — Как жизнь, Зорий Августович? Какие новости на вашем фронте?
— Наши новости, дорогой мой, — это в первую очередь э-э, ваши новости! — с не меньшим энтузиазмом откликнулся Белкин. — А я уж собрался было вам звонить, как обещано. Но вы меня, э-э, протелепатировали, Александр Борисович. Ну и каковы наши планы на вечерок? Не меняются?
— Есть встречное предложение, если позволите.
— Я весь внимание.