А теперь уже кивнул Турецкий.
— Практически из всех переделок… это мелко, конечно, сказано для такого человека, как Орлов… Но он, в общем, выходил без потерь. Без ощутимых, я поправляюсь, потерь. И тому была масса на сегодняшний день еще неосмысленных нами, его постоянным и близким окружением, причин. О первой из них я вам как-то имел честь доложить. Это — совесть. Ее он постоянно, словно флаг, держал впереди себя, что называется, на расстоянии вытянутой руки и свои поступки, особенно когда они затрагивали кардинальные проблемы, соотносил с нею. Его называли злым, упрямым, своенравным и так далее. Это все неверно. Скорее людям не нравились методы, которыми он постоянно добивался цели. Видите ли, мы привыкли к постоянным компромиссам, а он их попросту не терпел, называя мышиной возней. И был по-своему прав.
— Извините, перебью, — сказал Турецкий. — А вам не кажется, Игорь Иосифович, что в некоторых случаях варварские методы не оправдывают высоких целей? Привести примеры?
— Не надо. — Рейман изобразил мудрую такую улыбку пожилого ребе. — Речь у нас, к счастью, идет о явлениях разных категорий и разной степени ответственности, если хотите.
— А вы не пробовали сопоставить Афганистан и, скажем, Чечню?
— Экий вы… Здесь другое дело..
— Так ведь оно, получается, всякий раз другое, — продолжал настаивать Турецкий, которого не устраивала сейчас этакая умиротворенная философская беседа за чашкой определенно безвкусного чая.
— Верно, но Чечня — это, согласитесь, исключение, хотя принципы подхода к проблеме оставались теми же. Все та же совесть впереди! Надоело вранье военных, надоела пустая болтовня и лисьи выверты политиков, кто-то обязан был прекратить бойню, стукнуть кулаком, черт возьми! Абсолютно уверен, что Алексей был искренен и честен в своей уверенности, что поступает правильно. Но, как мы теперь видим, точно так же надо было действовать и в дальнейшем! И не нашей армии вина в том, что война началась снова, нет, это опять вмешалась подлая политика. Да что я вам объясняю, вы же умный человек… Не народу ведь нужна была эта война, а правящему режиму, который, между прочим, довольно умело сыграл на народном патриотизме, выдвигавшем требование, как в сороковых годах прошлого уже столетия, добить врага в его собственной берлоге. А иначе вроде как и победы нет. И что, добили? Давайте смотреть правде в глаза.
— Насмотрелись… — Турецкий хмыкнул и покачал головой. — Но, помнится, вы однажды употребили такой забавный, детский игровой термин — подстава. А может, и не совсем детский…
— Уместное напоминание… Речь ведь у нас шла тогда о Белом доме, да? Так вот, на мой взгляд, Чечня и этот мирный договор — из той же серии. Вспомните, приближались президентские выборы. Возникала экстренная необходимость срочно прекратить непопулярную войну — хотя бы на короткое время и исключительно с единой целью восстановления резко падающей популярности еще того, прежнего, президента. Вы помните, какие «орлы» там были задействованы? Какие силы, какие средства! Вот и совпали искренние интересы известного генерала и шкурные — верхнего руководства. Только последние знали, что произойдет уже завтра, а генерал в самом деле поверил, я вас уверяю, в то, что его окружают порядочные люди, также кровно заинтересованные остановить проклятую бойню. Но, заметьте, как только «патриотическая» реакция оскорбленных до глубины души народных масс выплеснулась наружу, генерала немедленно убрали. Как всякого крайнего. Как мавра, сделавшего свое дело…
— Ну что ж, — Турецкий махнул рукой, — пожалуй, я готов согласиться с вами. Такая постановка вопроса меня убеждает. Да и прошлое показало, что стена перед ним была тогда не самая прочная. Через короткое время он снова обрел популярность и у нас в стране, и за рубежом. Что, собственно, и позволило ему окончательно уйти в политику. Но давайте вернемся к нашим баранам… А какие стены возникали здесь, на губернаторстве?
— Вот это, я считаю, очень правильный вопрос. Да, Анечка?
— Наверное, — как-то неохотно ответила вдова, безразлично доливая остывающий кипяток в заварной чайник.
«Абсолютно не нужно ей это все, — отметил Турецкий, — включая и никчемный чай…»
— Я вам говорил, что, к счастью и самого Алексея, и, разумеется, его семьи, да и нас тоже, чего стесняться, ошибки его были поправимыми. Даже тогда, когда он пошел здесь уже на прямые контакты с личностями в определенном смысле сомнительными. Но ведь и Фрунзе, если читали, тоже вступил ради достижения победы в союзнические отношения с Махно. А мы в сорок первом? Я уж не говорю о тридцать девятом, давшем нашей стране определенную фору, как бы нынче ни изгалялись новейшие историки. А вся наша Отечественная война, продержавшаяся, чего скрывать, и на союзнической помощи, это помимо всего прочего. Я не хочу сопоставлять вещи несопоставимые в своем историческом масштабе, но ведь и в капельке воды можно при умении, а что важнее — и при желании, разглядеть великий океан. Извините за столь высокопарный тон…