— Вы говорили о сомнительных личностях, — напомнил Турецкий.
— К тому и речь. Ведя свою политику, Алексей, скажу вам правду, все-таки мог идти на компромиссы, мог.
— А как насчет мышиной возни?
— Ну, Александр Борисович, — Рейман даже развел руками, — не заставляйте меня думать о вас в этаком-то свете! Вы же и сами понимаете, что есть компромиссы, а есть… тоже компромиссы, но совсем иного плана. Он ведь, когда в девяносто шестом снимал свою кандидатуру на президентских выборах и отдавал таким образом голоса, между прочим, десятков миллионов избирателей своему сопернику, тоже шел на определенный компромисс. Так вот, идти на компромисс по большому счету, ради высоких целей, повторяю, это он мог. Он с этого и начал здесь, когда понял, с кем имеет дело, с какими силами. Понял, что иначе их не переломить. А он хотел эти силы заставить трудиться исключительно на пользу краю! Не все, уверяю вас, видели явные подвижки в этом направлении, но они были. Могу своей честью поклясться…
— И тем не менее вы с ним расстались?
— Да, но мне не хотелось бы углубляться в данный вопрос, не стоит он, поверьте, затрачиваемого на него времени. Тут много личного. Но об одном факте я вам все-таки скажу. Чтоб вы поняли…
Рейман замолчал, достал сигареты, стал долго закуривать, словно нарочно испытывая терпение своего слушателя. Наконец, задымил.
— Так что я должен понять, Игорь Иосифович?
— Я сам до сих пор не во всем разобрался… Просто в один прекрасный день мне показалось, что Алексей начал менять свой курс. Обычно такого рода события обсуждались, он выслушивал мнения, и если потом поступал и по-своему, никто на него за это не обижался. А тут словно шлея под хвост… Это было год назад, когда у Алексея впервые возник довольно неприятный, какой-то даже некрасивый, что ли, конфликт с Бугаевым, есть тут такой коммерсант. Половину сибирского края в своих руках держит. Слышали?
— Немного.
— Лично у меня было такое ощущение — нехорошее, даже стыдное, — что они просто чего-то не поделили между собой и устроили самую настоящую грызню. Ну, в самом деле, кто один и кто другой?! Я открыто сказал об этом губернатору. Он не понял. Либо категорически не желал понять. Тот уникальный случай, когда шлея оказалась важнее всего, даже многолетней дружбы. И мы поссорились. После чего я ушел. Я ничего не придумываю, Анечка? Ты ведь, пожалуй, единственная, кто это знает и помнит…
— Все было именно так, как говорит Игорь, — сказала Анна Васильевна. — Все — чистая правда. Я слышала их громкий спор. Хотела вмешаться. Но опоздала. И до сих пор жалею… теперь, наверное, уже до конца…
— Я не ищу, Александр Борисович, оправданий для себя. Возможно, я был тогда слишком резок. Возможно, перегнул палку. Но я знаю твердо только одно и говорил вам уже об этом в Москве, если помните: он начал менять свой курс, видимо не имея к тому четких, продуманных решений. Да и оснований. Ошибка это была у него или нет, роковая или поправимая, теперь сказать трудно. Даже невозможно. Но он заплатил за нее жизнью… А в том вертолете, будь мы по-прежнему вместе, я, конечно, летел бы с ним. Но оказалось — не судьба…
— Значит, всякую случайность падения вертолета вы отметаете, я вас правильно понял, Игорь Иосифович? Погода там, прочее?..
— Знаете ли, чаще всего в нашем деле — я имею в виду армейскую службу — любая случайность есть в конечном счете результат сложения многих закономерностей. Если разбираться грамотно. Даже кирпич, как было сказано, — помните? — никогда не падает на голову зря. Так что ж вы хотите? Я, когда только прилетел сюда, узнав о гибели Алексея, как человек военный, к тому же многие меня здесь знали в качестве ближайшего помощника губернатора, такого, понимаете ли, хитрого еврея для советов, сразу обратил внимание на то, как велось расследование катастрофы. А что, в первый раз, что ли? Сколько их уже падало на моей памяти, боже мой! Ну, по старой памяти кое-что мне показали следователи, кое о чем сам постарался узнать. Так вот, обратите внимание на некоторые факты. Первый. Местные спасатели, добровольцы, естественно, из строителей трассы, вытащили Алексея, как и других пострадавших, из-под обломков. Там были и трупы, но сам Алексей, его помощница и еще кто-то из пассажиров оказались живы, как, впрочем, и экипаж. Так вот, мне известно, что Алексей о чем-то сказал спасателям. Но только это обстоятельство почему-то нигде не зафиксировано. Ни в одних показаниях. Далее, среди легко раненных оказался и бортинженер вертолета, некто Филенков. Он тоже, среди прочих, дважды отвечал на вопросы следователей — сразу после катастрофы и спустя несколько дней. Обратите внимание, его вторичные показания уже ничем не напоминали первые. Как и свидетельства ряда других — там же, если не ошибаюсь, в общей сложности более десятка человек осталось в живых. Причем, что особенно странно, новые их свидетельства поразительно совпадали, иной раз просто дословно. Снежный заряд там, то, другое, словом, складывалось ощущение, будто все они, и более-менее здоровые, и находящиеся без сознания, каким-то непостижимым образом дули в одну дуду. Я вам, кажется, уже говорил об этом.