Эдуард немедля доехал на грузовике до железнодорожной станции (машина была одна, и её следовало вернуть в лагерь), пересел в электричку и затем на перекладных, на двух автобусах ближе к вечеру добрался в гарнизон. Начальник политотдела корпел над бумагами и, оторвав на секунду взгляд от кипы изучаемых документов, буркнул:
— Живо в строевой отдел, там для тебя телефонограмма из штаба округа, прочти её и выполняй всё, что в ней написано.
Капитан недоумевая, вышел от Орловича и направился к строевику. Холеный майор порылся в папках и бросил на стойку лист с отпечатанным телеграфным текстом за подписью самого главного в округе политического начальника. Генерал-лейтенант приказывал командиру полка направить на окружное совещание ветеранов афганской войны, самого заслуженного офицера. Командир полка ниже текста приписал ручкой резолюцию: «Отправить капитана Громобоева. Исполнять!»
Эдуард читал текст директивы, и чем ниже глаза пробегали по строчкам, тем он больше удивлялся: делегату велели прибыть на день раньше и сфотографироваться на доску почета, для этого надеть парадную форму с орденами-медалями и быть готовым выступить с докладом о состоянии дел в подразделении.
Пришлось капитану наспех составить справку на двух листах, чтобы не ошибиться: дисциплина, боевая учеба, национальный состав и прочее, о чём могли спросить на совещании, и отправился домой спать. Как говорится, утро вечера мудренее. Но до чего же своевременно подоспело это совещание! Ведь он в лесу застоялся, словно молодой жеребчик, но теперь хоть этой ночью удастся задать жару молодой жене и порадовать её любовью…
По пути в гарнизонный Дом офицеров Громобоев зашёл в парикмахерскую, там его модельно подстригли, побрили, надушили одеколоном. В просторном фойе Дома офицеров (который в этих самых офицерских кругах был более известен как «Яма»), стояла вереница командиров с орденами и медалями на парадной форме, в ожидании фотографа.
— Везде у нас очереди: в туалет, в буфет, в кассу… — бурчал седой майор с орденом «За службу Родине» и грудой юбилейных медалей на широкой груди. — Не могут ничего организовать. Хлебом не корми — заставь народ ждать и толпиться. Даже к фотографу очередь создали!
Эдик одобрительно улыбнулся в ответ соседу, но промолчал, так как в помещении было душно, и не возникало ни малейшего желания болтать, и даже возмущаться.
Вскоре прибыл прапорщик, фотограф из окружной военной газеты. Он долго выставлял свет, затем промурыжил каждого по полчаса, поправляя галстуки, рубашку, китель, подкручивая награды. Так и прошёл весь день.
Следующим утром, усталый после бурной ночи, капитан вновь побрился, почистил ботинки, погладил брюки, чмокнул жену в щеку и снова убыл в Ленинград. Теперь он ехал уже на само масштабное совещание.
Огромный зал Дома офицеров округа размещавшегося в красивом здании с башенками и шпилями дореволюционной постройки, был заполнен военными до отказа и гудел, словно развороченный пчелиный улей. Эдик принялся разглядывать праздношатающуюся в холле толпу офицеров и прапорщиков, надеясь встретить хоть одного знакомого по родному горнострелковому полку. И вот, улыбнулась удача! Навстречу ему, широко раскрыв объятия, хромал капитан Гордюхин и Вовкино рябое лицо выражало искреннюю радость при встрече со старым боевым товарищем.
— Здорово, Громобоев! Ты еще жив?
— Здоров, хромой! Вижу и ты не помер, храбрый Вовка-артиллерист. Как поживает твой простреленный зад? Всё ещё болит?
Гордюхин сердито фыркнул в ответ, вспыхнув, как порох. Нелепое ранение в задницу — было его больной темой.
— Сколько вам дуракам говорить, не зад, а бедро! Пошёл ты сам в жопу!
— В твою? — хохотнул Эдик и не смог удержаться, чтоб ещё раз не подначить. — В простреленную?
Владимир надулся, но Громобоев желая сгладить неловкость, создавшуюся от неудачной шутки и погасить вспышку гнева со стороны старого приятеля, тотчас обнял вырывающегося Гордюхина, троекратно поцеловал и звучно похлопал по крепкой спине.
— Хорош дуться, это же не я придумал! Скажи спасибо своему дружку и собутыльнику Куличкову, — продолжал балагурить Эдуард. — Это он в тебя нечаянно пулю всадил, и он же распространил слух о втором отверстии в твоей заднице, в результате неосторожного выстрела из АПС. Так и говорил всем подряд: «я засадил Гордюхину в жопу… пулю…»