– По-видимому, он не хочет, чтобы мы догадались о чем-то действительно важном?
– Кажется, так и есть. Всего час назад я сказал мистеру Митчеллу, что у меня забрезжила одна идея, но мне известно, как он относится к подобным озарениям. Сейчас это уже не озарение, а яркий свет маяка. По-моему, Моро сделал бы следующее, – точнее, так поступил бы я, окажись я на его месте. Во-первых, направил бы свою подводную лодку в...
– Подводную лодку?! – Было заметно, что Митчелл немедленно вернулся к своему первоначальному мнению о Райдере.
– Пожалуйста, помолчите. Так вот, я прошел бы на своей подлодке под мостом Золотые Ворота и встал на стоянку у одного из пирсов в Сан-Франциско.
– В Сан-Франциско? – снова перебил его Митчелл.
– Тамошние пирсы удобнее, погрузочное оборудование лучше, а воды спокойнее, чем, скажем, в Лос-Анджелесе.
– Но почему именно подводная лодка?
– Чтобы доставить меня домой, – с поразительным терпением объяснил Райдер. – Причем не только меня, но и моих соратников и мой груз.
– Груз?
– Ради бога, заткнитесь и слушайте. Мы сможем совершенно свободно и безнаказанно передвигаться по пустынным улицам Сан-Франциско. Там не должно быть ни единой души, ведь конкретный час взрыва водородной бомбы в течение ночи не указан и поэтому в радиусе ста километров никого не останется. Храбрый пилот, пролетая на высоте десяти километров, ничего не увидит ночью, и даже если он с безрассудной смелостью опустится пониже, то все равно ничего не увидит, поскольку мы знаем расположение всех выключателей всех трансформаторов и электростанций в городе. Затем прикатят наши грузовики. Три из них я направлю по Калифорния-стрит и остановлю возле Банка Америки, как вам известно, крупнейшего банка в мире, где хранится такая привлекательная добыча, как хранилища федерального правительства. Остальные грузовики отправятся к другим банкам – к Трансамериканскому, Федеральному резервному и прочим любопытным зданиям. Этой ночью будет совершенно темно примерно в течение десяти часов. По нашим расчетам, нам необходимо не менее шести часов. Обычно крупные кражи со взломом, например знаменитое ограбление банка в Ницце года два назад, совершаются на протяжении всего уик-энда, но преступникам приходится испытывать серьезные затруднения, поскольку они вынуждены действовать в полной тишине. Мы же сможем использовать столько взрывчатки, сколько понадобится, а в особо сложных случаях применять стодвадцатимиллиметровую танковую пушку, которая в состоянии пробить любую броню. Можно даже взорвать здание и вообще без всяких опасений производить любой шум, ведь вокруг ни души и никто нас не услышит. Мы загрузим наши грузовики, доедем до пирса, перегрузим все на подлодку и отправимся в обратный путь.
Райдер сделал паузу.
– Как я говорил ранее, преступникам необходимы средства для закупки вооружения, а в хранилищах Сан-Франциско денег больше, чем у всех королей Саудовской Аравии и магараджей Индии, вместе взятых. И как я уже говорил, мой простой, лишенный воображения ум способен видеть только очевидное, а в данном случае, по крайней мере для меня, все настолько очевидно, что я не вижу здесь никаких изъянов. Ну, как вам мой сценарий?
– Он ужасен, – произнес Барроу. – То есть ужасен в своей неизбежности. Вероятно, все так и есть, во-первых, потому что это правильно, а во-вторых, потому что иного и быть не может. – Он оглядел присутствующих. – Вы согласны?
Все, кивнули за одним-единственным исключением. Исключение, как и следовало ожидать, представлял Митчелл:
– А что, если вы ошибаетесь?
– Вам обязательно быть таким упрямым и придирчивым? – воскликнул доведенный до белого каления Барроу.
Райдер никак не отреагировал, он только пожал плечами и сказал:
– Значит, я ошибаюсь.
– Да вы просто сошли с ума! Неужели вы возьмете на себя ответственность за смерть бесчисленного количества ваших сограждан?
– Вы начинаете утомлять меня, Митчелл. Собственно говоря, если забыть о вежливости, вы уже давно меня утомили. Я даже думаю, что вам самому следует проверить свою психику. Неужели вы думаете, что я проговорюсь о сделанных нами выводах – выводах, которые вы не разделяете, – за пределами этой комнаты? Или что я попытаюсь убедить кого-либо оставаться в своих домах в субботу вечером? Как только Моро увидит, что люди проигнорировали его угрозу, и узнает, по какой причине они это сделали, – а именно потому, что его планы оказались раскрыты, – то он, обуреваемый яростью и разочарованием, может зайти слишком далеко и действительно нажать кнопку.
Кафе с неудачным названием «Клеопатра» было просто отвратительной забегаловкой, но в тот лихорадочный, беспокойный и удушливый вечер оно обладало тем несомненным достоинством, что оказалось единственным открытым заведением неподалеку от офиса Сассуна. Вокруг находились десятки других кафе, но их двери были тщательно заперты владельцами, которые перетаскивали свои драгоценные пожитки на верхние этажи, если у них была такая возможность. Те же, у кого такой возможности не было, бежали в горы вместе с толпой паникеров.
Повсюду царил страх. Все умы и сердца были охвачены безумной спешкой, но только не физической: машины и люди практически не могли сдвинуться с места на запруженных улицах. Это был вечер эгоизма, злобы, зависти, ругани и антиобщественного поведения, проявляющегося в широких пределах от обычной грубости до откровенной агрессивности. Жители «королевы побережья» забыли про свою флегматичность.
Это был вечер тех, кого следовало бы классифицировать по нисходящей шкале от злонамеренных до имеющих преступные наклонности, судя по тому, как они проявляли сочувствие, христианское милосердие и братскую любовь к своим согражданам в часы испытаний: вступали в бешеные препирательства, осыпали окружающих проклятиями, размахивали кулаками, шарили по сумочкам, крали бумажники, били витрины крупнейших магазинов и универмагов. Люди беспрепятственно совершали все эти прегрешения, поскольку полицейские машины были неспособны сдвинуться с места.
Это была ночь пироманьяков. По всему городу вспыхивали маленькие пожары, зачастую по вине самих домохозяев, которые в спешке забывали выключить плиту, духовку или обогреватель. Пожарные бригады тоже оказались совершенно бессильны, и их единственным утешением оставалась слабая надежда, что значительное количество мелких возгорании будет мгновенно погашено завтра в десять часов утра.
Это была ночь не для больных и немощных. Пожилых дам, вдов и сирот отпихивали к стенам домов, а то и попросту сталкивали в сточные канавы их здоровые собратья, продолжавшие упорно стремиться в горы. Несчастные в инвалидных креслах вдруг поняли, что чувствовал возница на арене древнеримского цирка Максима, когда видел, как на первом же круге внутреннее колесо его колесницы отваливается. Хуже всего обстояло дело с безрассудными пешеходами: их сбивали машины, владельцы которых думали только о спасении своей семьи и въезжали на тротуар, чтобы обогнать менее предприимчивых, предпочитавших оставаться на дороге. Попавшие под колеса продолжали лежать там, где их переехали, потому что врачи «скорых» не могли добраться до них. Едва ли это зрелище можно было назвать поучительным.
Райдер взирал на все происходящее с отвращением и чуть ли не ненавистью к людям, хотя, по правде говоря, он находился в достаточно плохом настроении еще до того, как окунулся в сомнительные сибаритские удовольствия, предоставляемые кафе «Клеопатра». Возвращаясь вместе со всей группой из Калтеха, он равнодушно выслушивал бесконечные пререкания по поводу того, как лучше действовать, чтобы положить конец преступным деяниям Моро и его сподвижников. В конце концов, разочарованный и раздраженный, он объявил, что вернется через час, и ушел в сопровождении Паркера и Джеффа. Никто не пытался его отговорить. Было в Райдере что-то такое, что исключало саму мысль об уговорах, – Барроу и Митчелл со всеми их помощниками почти сразу поняли это. К тому же Райдер никому ничего не был должен и никому не подчинялся.
– Скоты, – с великолепным презрением бросил Луиджи, владелец кафе.