— Мне нравится сюда ходить. Мне лестница нравится.
— Мне тоже нравится, — сказал я. — Но беда в том, что кто-нибудь может прийти сюда и забрать эту книгу.
Он улыбнулся:
— Не бойтесь. Никто еще не забрал. — И, стуча подошвами, стал подниматься к секции 3.
Как же я потел в тот день! День был прохладнейший за лето, но вечером, когда я уходил с работы, рубашка липла к моей спине. В машине я открыл чемодан и рядом с вечерним потоком машин на Вашингтон-стрит, забравшись на заднее сиденье, переоделся в свежую рубашку, чтобы выглядеть так, как будто я достоин пребывания в Шорт-Хиллз. Но пока ехал по Сентрал-авеню, я не мог задержаться мыслями ни на отпуске, ни на самом вождении, если на то пошло: к огорчению пешеходов и водителей, я скрежетал передачами, проносился по переходам, одинаково тормозил и на зеленый свет, и на красный. Я все время думал о том, что, пока я в отпуске, этот хрыч придет в библиотеку, унесет книгу мальчика, что новой должности меня лишат, да и старой тоже… хотя зачем об этом беспокоиться: ведь не свяжу я жизнь с библиотекой.
5
— Рон женится! — крикнула мне Джулия, когда я вошел в дверь. — Рон женится!
— Сейчас? — сказал я.
— В День труда! Он женится на Гарриет, он женится на Гарриет. — Она повторяла это нараспев, чуть гнусаво. — Я буду золовкой!
— Привет, — сказала Бренда. — Я буду золовкой.
— Слышал. Когда это случилось?
— Он сказал нам сегодня днем. Вчера вечером они сорок минут разговаривали по междугороднему. Она прилетит на будущей неделе и будет грандиозная свадьба. Родители летают по всему городу. Надо все организовать дня за два. И отец берет Рона в дело — он начнет с двухсот долларов в неделю и должен расти. Это уже с октября.
— Я думал, он станет преподавателем физкультуры.
— Он собирался. Но на семейном человеке другая ответственность…
За ужином Рон рассуждал на тему ответственности и будущего.
— Мы родим мальчика, — сказал он к восторгу матери, — и, когда ему будет полгода, я положу перед ним баскетбольный мяч, футбольный мяч и бейсбольный, и к какому он протянет руку, тем спортом и будет заниматься.
— А если ни к какому не протянет? — сказала Бренда.
— Не остри, юная леди, — сказала миссис Патимкин.
— Я буду тетей, — запела Джулия и показала Бренде язык.
— Когда приезжает Гарриет? — с полным ртом картошки озадачился мистер Патимкин.
— Через неделю после завтрашнего дня.
— Можно, она будет спать в моей комнате? — закричала Джулия. — Можно?
— Нет, в гостевой комнате… — начала миссис Патимкин, но тут вспомнила обо мне — с косым сокрушительным фиалковым взглядом: — Конечно.
Ну, я ел действительно как птичка. После ужина мой чемодан был перенесен — мною — в гостевую комнату напротив комнаты Рона и по соседству с комнатой Бренды. Бренда пошла со мной показать дорогу.
— Бренда, можно посмотреть на твою кровать?
— Позже, — сказала она.
— А мы сможем? Здесь?
— Думаю, да, — сказала она. — Рон спит как убитый.
— Я смогу остаться на ночь?
— Не знаю.
— Я встану пораньше и вернусь сюда. Мы поставим будильник.
— Он всех разбудит.
— Я сумею сам проснуться. Я могу.
— Не стоит тут слишком задерживаться, — сказала она. — У матери будет припадок. Мне кажется, она нервничает из-за твоего приезда.
— Я тоже. Я их почти не знаю. Ты думаешь, мне надо тут оставаться целую неделю?
— Целую неделю? Когда приедет Гарриет, тут будет такой кавардак, что сможешь остаться на две.
— Ты думаешь?
— Да.
— А ты хочешь, чтобы остался?
— Да, — сказала она и пошла вниз, чтобы успокоить материнскую душу.
Я раскрыл чемодан и стал складывать вещи в ящик комода, свободный, если не считать подмышников и школьного выпускного альбома. Посреди этого занятия по лестнице тяжелым шагом поднялся Рон.
— Привет, — сказал он мне через коридор.
— Поздравляю, — отозвался я. Надо было сообразить, что за обменом приветствиями неминуемо последует рукопожатие. Рон отложил свои дела в комнате и вошел ко мне.
— Спасибо. — Он пожал мне руку. — Спасибо.
Потом он сел на мою кровать и смотрел, как я убираю последние вещи. У меня была одна рубашка с ярлычком «Брукс Брадерс», и я дал ей полежать на кровати, а рубашки «Эрроу» быстро переложил в ящик. Рон сидел, потирая предплечье, и улыбался. Вскоре мне стало совсем неловко.
— Да, — сказал я, — вот это новость.
Он согласился — не знаю уж с чем.
— Какие ощущения? — спросил я после еще одной затяжной паузы.