— Для меня?
— Для нас.
— А это можно сделать?
— И нет, и да. Люди делают.
— Бренда, ты меня искушаешь.
— Поддайся искушению.
— Я могу в среду сесть на поезд прямо после работы.
— Ты можешь прожить до вечера воскресенья.
— Брен, я не могу. Все равно я должен быть на работе в субботу.
— У тебя не бывает свободного дня? — сказала она.
— Вторники, — угрюмо ответил я.
— Господи.
— И воскресенья, — добавил я.
Бренда что-то сказала, но я не расслышал, потому что закричала тетя Глэдис:
— Ты будешь весь день говорить по междугороднему?
— Тихо, — крикнул я в ответ.
— Приедешь, Нил?
— Черт, приеду, — сказал я.
— Ты сердишься?
— Не думаю. Я собираюсь приехать.
— До воскресенья.
— Посмотрим.
— Не расстраивайся, Нил, у тебя расстроенный голос. Это еврейский праздник. Тебе положены выходные.
— Правильно. Я ортодоксальный еврей, черт возьми, я должен этим воспользоваться.
— Правильно, — сказала она.
— Есть там поезд около шести?
— По-моему, каждый час.
— Тогда я поеду на шестичасовом.
— Я буду на вокзале, — сказала она. — Как я тебя узнаю?
— Я оденусь ортодоксальным евреем.
— Я тоже, — сказала она.
— Спокойной ночи, любимая, — сказал я.
* * *Когда я сказал тете Глэдис, что уезжаю на Рош а-Шана, она заплакала.
— А я готовила большой ужин, — сказала она.
— Ты продолжай его готовить.
— Что я скажу твоей матери?
— Я сам ей скажу, тетя Глэдис. Прошу тебя. Ты не имеешь права огорчаться…
— Когда-нибудь у тебя будет семья, и ты поймешь, каково это.
— У меня сейчас есть семья.
— В чем дело? — сказала она, шмыгая носом. — Эта девушка не может приехать к семье в праздники?
— Она учится, она не может…
— Если бы она любила свою семью, она нашла бы время. Мы не живем шестьсот лет.
— Она любит свою семью.
— Тогда один раз в году она может надорваться и посетить родных.
— Тетя Глэдис, ты не понимаешь.
— Ну конечно, — сказала она, — когда мне исполнится двадцать три года, я буду все понимать.
Я подошел и поцеловал ее, а она сказала:
— Отойди от меня, поезжай в свой Бостон…
Утром выяснилось, что мистер Скапелло тоже не хочет отпустить меня на Рош а-Шана, но, думаю, я обескуражил его, намекнув, что нежелание дать мне два выходных можно истолковать как скрытый антисемитизм, так что в целом договориться с ним оказалось легче. В обеденный перерыв я сходил на Пенсильванский вокзал и взял расписание бостонских поездов. Три ночи я читал его на сон грядущий.
* * *Она не была похожа на Бренду, по крайней мере в первые минуты. И я, вероятно, показался ей не похожим на себя. Однако мы поцеловались и обнялись, и странно было ощущать толщу пальто между нами.
— Я отращиваю волосы, — сказала она в такси и больше ничего не говорила.
Только помогая ей выйти из машины, заметил я тонкое золотое колечко на ее левой руке. В гостинице она отстала от меня и, пока я регистрировался «мистер и миссис Нил Клагман», с видом посторонней прохаживалась по вестибюлю. В номере мы опять поцеловались.
— У тебя сердце колотится, — сказал я.
— Знаю.
— Волнуешься?
— Нет.
— Ты уже так делала?
— Я читала Мэри Маккарти.
Она сняла пальто и не повесила его в шкаф, а бросила на кресло. Я сел на кровать, она не села.
— В чем дело? — спросил я.
Бренда вздохнула, подошла к окну, и я подумал, что лучше пока ничего не спрашивать, а привыкнуть друг к другу в тишине. Я повесил оба пальто в пустой шкаф, а чемоданы — ее и мой — оставил возле кровати.
Бренда стояла коленями на стуле и смотрела в окно, как будто хотела за окном оказаться. Я подошел к ней сзади, обхватил ее, взял за грудь. С подоконника тянуло холодом, и я сообразил, как давно была та первая теплая ночь, когда я обнял Бренду и почувствовал трепет крохотных крылышек у нее в спине. И тогда я сообразил, зачем я на самом деле приехал в Бостон — это и вправду было давно. Хватит валять дурака с женитьбой.
Я спросил:
— Что-то случилось?
— Да.
Не такого ответа я ожидал. Я вообще не ждал ответа — хотел только успокоить ее своим заботливым вопросом. И спросил опять:
— Что? Почему ты не сказала по телефону?
— Это только сегодня выяснилось.
— В колледже что-то?
— Дома. Они узнали про нас. Я повернул ее лицо к себе:
— Ничего страшного. Я тете тоже сказал, что еду сюда. Что от этого меняется?
— Про лето. Что мы спали.
— Ну? — Да.
— …Рон?