Всем, кого это касается,
Прошу передать этому джентльмену следующее: ботинки для мальчиков на резиновых подметках и каблуках:
5 пар размера 6с
3 пары размера 5с
3 пары размера 5b
2 пары размера 4а
3 пары размера 4с
4 1 пару размера 7b
5 1 пару размера 7с
Итого: 18 пар ботинок для мальчиков. Джентльмен имеет заранее подписанный чек. Прошу поставить нужную сумму.
Лео Зуреф
Директор Вудентонской ешивы, Н.-Й.
5.8.48.
— Эли, он из тех, что здесь без году неделя, совсем зеленый, — это ему Тед Геллер еще когда говорил. — И хоть бы слово сказал. Сунул записку и стоит, прямо как старики из Бронкса, ну те, что продавали в разнос разную дребедень.
— Ешива! — это Арти Берг ему когда еще говорил — Эли, ешива в Вудентоне. Если б я хотел жить в Браунсвилле[86], я б там и остался.
— Эли, — а это ему Гарри Шоу уже сейчас говорил, — и вдобавок ко всему в особняке старика Паддингтона. Старик перевернулся бы в гробу. Эли, когда я уехал из Нью-Йорка, я думать не думал, что Нью-Йорк потянется за мной.
Записка номер два:
Уважаемый бакалейщик,
Прошу выдать этому джентльмену десять фунтов сахара. Деньги запишите на счет Вудентонской ешивы. Мы откроем у Вас счет, оплачивать будем каждый месяц. Этот джентльмен будет приходить к Вам раз или два в неделю.
Лео Зуреф Директор 5.10.48.
P.S. Имеете ли Вы кошерное мясо?
— Сегодня этот тип прошел мимо моего окна, — это ему Тед Геллер когда еще говорил, — и кивнул мне. Эли, выходит, мы с ним теперь на дружеской ноге?
— Эли, — это ему Арти Берг когда еще говорил, — он явился, в этой самой шляпе, в «Купи здесь» и передал эту свою записку прямо в руки менеджеру.
— Эли, — это снова Гарри Шоу, — смех смехом, а мы и оглянуться не успеем, как сотня, если не больше, сопляков в этих их ермолках будет распевать на Коуч-Хаус-роуд свои ивритские уроки, и тогда тебе будет не до смеха.
— Эли, чем они там занимаются? Мои дети слышали какие-то странные звуки.
— Эли, у нас современная община.
— Эли, мы платим налоги.
— Эли.
— Эли.
— Эли.
Сначала ему зудел в ухо только очередной горожанин; а тут обернулся — в дверях Мириам, живот загораживал ее чуть не целиком.
— Эли, миленький, ну как?
— Он сказал: нет.
— А того, другого, ты видел? — спросила она.
— Он спал под деревом.
— Ты ему разъяснил, как наши к этому относятся?
— Он спал.
— Почему же ты его не разбудил? Эли, такое дело не каждый день поручают.
— Он устал!
— Пожалуйста, не кричи на меня, — сказала Мириам. — Не кричи. Я беременна. Мне уже тяжело носить.
Эли понял, что его сердит вовсе не то, что она сказала, а то, что она еще скажет.
— Доктор говорит: ребенок очень тяжелый.
— Раз так, сядь, чтобы я мог нормально пообедать.
Он понял: а теперь его рассердило, что она не посидела с ним, пока он обедал, хоть он и обрадовался возможности побыть одному. Казалось, за ним хвостом тянется оголенный нерв, а он все наступает и наступает на него. Но вот и Мириам на него наступила.
— Эли, я понимаю, ты расстроен.
— Нет, ты не понимаешь.
Она вышла из кухни. И уже с лестницы крикнула:
— Понимаю, миленький.
Это западня! Он будет выходить из себя, предчувствуя, что она будет его «понимать». Она, видя, как он сердится, в свою очередь будет понимать его еще лучше. Ну а он в свою очередь будет сердиться еще пуще. Зазвонил телефон.
— Алло! — сказал Эли.
— Эли, Тед. Ну?
— Ну, ничего.
— Кто этот Зуреф? Он американец?
— Нет. Перемещенное лицо. Из Германии.
— А дети?
— Тоже перемещенные лица. Он их учит.
— Чему? Какому предмету? — спросил Тед.
— Не знаю.
— Ну а тот в шляпе, ты видел того типа в шляпе?
— Да, он спал.
— Эли, он спит в шляпе?
— Он спит в шляпе.
— Изуверы паршивые, — сказал Тед. — Эли, двадцатый век на дворе. А тут — на тебе — этот тип в шляпе на нашу голову. Не успеем оглянуться, и эти субчики из ешивы разбредутся по городу.
— А там, глядишь, станут увиваться за нашими дочками.
— Мишель и Дебби и смотреть на них не станут.
— В таком случае, Тедди, — буркнул Эли, — тебе не о чем беспокоиться. — И повесил трубку.
Тут же зазвонил телефон.
— Эли? Нас разъединили. Нам не о чем беспокоиться? Значит, ты все уладил?
— Придется повидать его еще раз. Думаю, мне удастся как-то это уладить.