Стив смущённо улыбается, думая, не сболтнул ли лишнего.
— Каждую неделю новая, — признаётся он почти виновато, чем вызывает у неё смешок. — Но ни на одну он не смотрел, как смотрит на Вас. Мисс Райт…
— Я знаю, что Вы хотите мне сказать, Капитан. — В изумрудных глазах Натали вдруг загорается серьёзность, и у Роджерса нет ни одной причины ей не верить. — Джеймс дорог мне. Я не стала бы играть с его чувствами. Как Вы могли заметить, те, кто мне не интересны, узнают об этом сразу.
Стив мнётся и, кажется, вот-вот покраснеет. Неловко опускает голову на секунду, продолжая переступать по деревянному полу зала под красивую музыку, и не сразу находит слова, чтобы продолжить.
— Я не хотел обидеть Вас, мисс Райт, — говорит он, всё ещё смотря себе под ноги. — Поверьте, Вы мне очень нравитесь. Просто… Баки — всё, что у меня есть. Вся моя семья. — Роджерс вновь медлит, думая, что сказать. — Я рад, что он в надёжных руках.
Натали поднимает пальцем его подбородок. Смотрит в светлые глаза очень серьезно, после чего вдруг растягивает в улыбке накрашенные красным губы, и её лицо снова становится беззаботным, как прежде.
— Берегите его для меня, Капитан. И я сберегу его для Вас.
Песня кончается и Стив, отдав дань этикету и напоследок коротко коснувшись губами тонкой руки, ведёт Натали обратно к столу. Она занимает своё место, как ни в чём не бывало, закуривает и улыбается Баки самой лучезарной улыбкой из всех возможных.
— Что он хотел от тебя? — шёпотом спрашивает Барнс, наклонившись к её уху.
Натали морщится от щекочущего кожу дыхания, склоняя голову набок, и поворачивается к нему, оказываясь почти лицом к лицу.
— Просил совет о том, как лучше вести себя с девушкой, — говорит она так легко и убедительно, что Баки верит безоговорочно.
Он улыбается и незаметно сжимает её руку под столом, а Натали тут же включается в разговор Дернира и Гейба Джонса. Они спорят на французском, и девушка бросает какую-то фразу, которую Баки не понимает, но по удивлённо-восторженной реакции Жака понимает, что попала она в самую точку.
Барнс смотрит на неё, щебечущую что-то на французском, на подстреленного, но довольного Дернира, отвечающего ей, на влюблённых Стива и Пегги напротив, и думает о том, что всё наконец-то хорошо. Война есть, и она до сих пор гремит где-то там, отнимает жизни и пирует чьей-то свежей кровью. Но хотя бы здесь, сейчас, за этим столом, у них долгожданная секунда затишья, и Баки чувствует себя самым счастливым человеком на свете.
***
Кожа Натали совсем бледная и по цвету скорее напоминает едва подкрашенное молоко. Плечи, по которым рассыпаются локоны распущенных огненных волос, хрупкие, а руки нежные, будто бы совсем не тронутые войной. Точнее, за исключением подвыцветшей чёрной татуировки на запястье.
— Мне её поставили в лагере в Польше, — тихо говорит она, видя, как заинтересованно Баки разглядывает навсегда запечатлённые на коже цифры. — Это было осенью сорокового, ещё до Лондона.
Натали беззвучно вздыхает, лёжа на его груди, и Барнс видит залёгшую на дне изумрудных глаз боль.
— Как ты попала в лагерь? — спрашивает он удивлённо. — Ты еврейка?
— Нет. — Девушка приподнимается на руках так, чтобы лучше видеть его лицо, и устраивается поудобнее, подложив их под подбородок. — Это было моим заданием. Самым сложным за всё время, наверное. В лагере было несколько наших людей, я должна была помочь им выбраться.
Баки смотрит на неё и не может поверить своим ушам. Командование отправило её в концлагерь в Польше, филиал настоящего ада на земле, чтобы вызволить оттуда других? Он был на войне. Говорил с людьми, слышал много историй, и ни в одной из них лагеря не покидали живыми. Ей в сороковом году было лет двадцать, что за изверги могли дать такое задание? Картинка в его голове наотрез отказывается складываться.
Натали грустно улыбается и гладит большим пальцем его скулу, а Баки берёт её руку в свою, переплетает пальцы и целует проклятый номер. Касается губами гладкой кожи снова и снова, не оставляя без внимания ни сантиметра. Девушка смеётся, неразборчиво повторяя, что ей щекотно, но в этот раз Барнс не хочет сдаваться. Она перекатывается на бок, опускается на подушку и, обхватив его лицо ладонями, притягивает к себе.
— Мне нужно собираться на работу, — говорит Натали, гладя его шею.
— На которую? — усмехается Баки, вскинув брови. — Кто ты сегодня, Натали Райт? Шпионка или певица?
Натали не меняется в лице, всем видом показывая, что её это ничуть не задело.
— Во-первых, не шпионка, а разведчица, — говорит она серьёзным тоном, при этом чуть приподняв уголки губ. — А во-вторых, у меня всего одна работа: я служу своей стране.
Рай существует. Но длится он, к сожалению, недолго: лишь до тех пор, пока не кончается выписанная на два дня увольнительная. Баки возвращается в штаб для подготовки плана следующей операции, а ещё спустя день выясняется, что в МИ5 завёлся шпион.
Филлипс сообщает об этом дежурным тоном, но с полными злости глазами. Подходит к их столу с разложенными на нём картами, смотрит несколько минут, а потом говорит всё как на духу, и Дернир едва не роняет сигарету. Фэлсворт чуть не садится мимо стула, Гейб Джонс просто смотрит удивлённо, отрывая глаза от карты. Стив в лице почти не меняется, но Баки хорошо знает это выражение тревоги с единственной глубокой складкой между нахмуренных бровей и понимает, что он тоже обеспокоен. Признаться, его сердце тоже пропустило пару ударов, ведь если кто-то сливает их планы немцам, любая операция может стать последней — они попадут в засаду, из которой попросту будет не выбраться.
— Давайте ограничим круг, — предлагает Морита, когда Филлипс уходит со словами «найдите крота». — Кому мы точно можем доверять, кроме сидящих за этим столом?
Дернир и Гейб Джонс переглядываются. Фэлсворт говорит что-то, начинает перечислять фамилии, загибая пальцы, а Баки смотрит на них, надеясь лишь на то, что они найдут предателя до того, как тот успеет слить Гидре их планы.
========== Глава шестая ==========
Цветок же этот – кровь партизана,
О, прощай красотка, прощай красотка, прощай!
Цветок же этот – кровь партизана,
Что за свободу храбро пал.
Когда Баки поднимается на третий этаж и подходит к двери восьмой квартиры, она оказывается незаперта, будто бы специально для него. Наверное, так и есть.
Он снимает мокрое от капель дождя пальто, вешает его при входе и захлопывает дверь изнутри. Где-то в гостиной слышится негромкий смех Натали. Баки, уже улыбаясь, идёт на звук её голоса и застаёт девушку за столом с телефонной трубкой в руке. Она сидит на стуле, вытянув ноги на втором, и щебечет с кем-то самым милым голоском, на который только способна. Поверх кружевного белого комплекта белья накинут лишь распахнутый шёлковый халат с цветочной вышивкой — вещь явно дорогая и однозначно подаренная, ведь в Лондоне такую роскошь в военное время не купишь.
Баки скользит по нему взглядом и задумывается лишь на секунду, ведь мысль о том, как было бы хорошо прямо сейчас его с неё снять, затмевает предыдущую.
— Нет-нет, мистер Аарен, сэр, я совершенно точно знаю, о чём говорю, — произносит она, улыбаясь в трубку. — Я бы не стала просить Вас, не будь я в ней уверена.
Бледная кожа Натали кажется перламутровой в тусклом свете предзакатного солнца. Сигаретный дым, что она выпускает губами, слушая ответ таинственного собеседника на том конце линии, окутывает красивое лицо и уложенные рыжие кудри, как будто она героиня нуарного фильма.
Баки мимолётно злится на некого мистера Аарена, с которым Натали так мило общается, но она поднимает изумрудные глаза, и это тут же проходит.
— Мария — чудесная певица, сэр, — говорит она в трубку, подзывая Барнса жестом. — Настоящий талант. Бутон, которому ещё предстоит раскрыться. Вы поступите правильно, если позволите этому произойти на Вашей сцене.