То с каким равнодушием и холодом животное было лишено жизни, поразило меня до глубины души. Ни тени сомнения и колебаний. И теперь без сомнения настанет черед крохи...
- Довольно странный способ закрепить эффект после искреннего извинения за физический урон, - я хотела это сказать с горьким сарказмом, но то ли поврежденная шея играла злую шутку, то ли легкий шок от увиденного, а потому из горла выдался жалкий шепот.
Полссон выжидающе на меня посмотрел и не заметив никакой реакции, пожал плечами, подхватил коробку и направился к выходу.
- Его ты просто выкинешь обратно в лес? - я наконец-то собралась с мыслями.
- Угадала, - послышался мрачный ответ.
- Стой! Хорошо! Я буду ухаживать за зайчонком, только Элеонор не переживет если увидит его в моей комнате. Начнется бред про инфекции и гигиену.
- Так уж и бред?! - в голосе Полссона я уловила издевку. Его усы дернулись в довольной улыбке и это не укрылось от моего внимания, хотя мужчина был повернут спиной.
Прямая демонстрация того, что ожидало меня, если я соглашусь иметь мало мальски дружеские отношение с Рэгвордом, прошла не то, чтобы успешно, но основная мысль была донесена более, чем в понятной форме.
- Я спрячу коробку в дальнем углу мастерской, за камином. Там теплее всего. И Элеонор сюда без надобности не заходит.
- Отчего же сам не займешься кормежкой? - набравшись храбрости, спросила я.
Рэгги подошел к верстаку, за которым обычно работал и снял бушлат, оставшись в теплом меховом жилете. Он дернул головой и махнул рукой.
- Придавлю еще ненароком. Кроха совсем.
Вот вам и жалость, во всей красе. Мнение о Полссоне, металось от диаметрально противоположных концов со скоростью света, в моем мозгу. Но за чередой столь противоречивых поступков и слов, невозможно было не рассмотреть главное.
Продолжая стоять, как истукан с пакетом в руках, в котором находилось мертвое животное, я осознала, что именно таким странным способом получила от Рэгги благословение на то, чтобы без спроса шнырять по его мастерской. Удивительно, но у нас было нечто, что могло объединить любые темпераменты — одиночество.
Только, вот Рэгворд обозначил образ той, кого потерял, в то время как я, не могла позволить себе быть откровенной, хотя плести старую паутину лжи надоело до тошноты.
Но «сракотень» выражалась, даже, не в произошедшем, потому что это был комплекс мероприятий, событий и факторов, довольно затяжной, по моему опыту.
Тем же вечером, этот огромный, странный мужик надрался своим адским пивом и мой чуткий сон ночью, как рукой сняло. Несколько часов я слушала тяжелые шаркающие шаги, которые сопровождались красочным сопением под моей дверью...
Запертой дверью, на которую я теперь горела желанием установить самый натуральный стальной засов.
В том, что это был именно поехавший разумом реставратор, я не сомневалась. Походки всех обитателей Нойншванштайна, за полтора месяца я выучить успела.
Среди кромешной тишины и мрака ночи, который разбавляли тлеющие угли в камине, я странным образом, не ежилась от страха. Все лучше, чем ждать прихода того, кто действительно мог прикончить меня, хотя, Рэгги в этом списке, с недавних пор занимал почетное второе место.
Чего теперь от меня хотел этот здоровяк, оставалось только догадываться, но на протяжении двух недель, сопение и шарканье стало едва ли не привычным делом с редкими исключениями.
Днем, я смело заходила в мастерскую к реставратору, чтобы пополнить запас дров и покормить с пипетки Роджера. Кличка для питомца нашлась сразу, учитывая какая «красотка» ухаживала за ним.
Разумеется никаких объяснений, по поводу оббивания моего порога по ночам, со стороны Полссона не последовало. Он будто и не замечал моего присутствия. Лишь изредка просил принести ему горячего чая и составить ему компанию. Рэгги вытаскивал упаковку печенья, и подсовывал мне под нос проделанную за день работу.
Я задумчиво уплетала сладости, завороженно разглядывая израсцы.
Изумительный барельеф был настоящим произведением искусства. Ажурная резьба по краям в виде деревьев и цветов, постепенно переходила к главной теме изображения — рыцарю Лоэнгрину и его суженой Эльза. В данный момент Рэгги корпел над изображением великолепного коня, явно оставив главный героев напоследок.
Я пристально рассматривала работу и не выдавала ничего, кроме одобряющего кивка. Склонив головы, мы сидели совсем рядом, и горячий напиток развязывал наши языки, отчего завязывался отчужденный разговор. Например, о том, чтобы мы хотели увидеть на ужин или когда закончится реконструкция фасада, ибо от шума циркулярной пилы, в ушах назревал самый настоящий тинитус.
Подготовка к концерту уплотнялась, а потому, почти каждый день в замке гудел двигатель снегоуборочной машины, которую подвезли исключительно ради удобства работы организаторов, а не потому, что меня стало жалко. И Агнес Мунд зачастила под уважительным предлогом, все чаще и чаще заставая нас с Рэгвордом в мастерской.
Какая-то неделя и ее саркастическая белоснежная улыбка стала искривляться. Эта роскошная женщина не воспринимала меня, как угрозу собственному счастью, с колоритным косматым мужиком с замашками дикаря с Новой Гвинеи. Но, Рэгги, ощутимо охладел к своей пассии.
Кроме того, его регулярные визиты в Мюнхен, также сошли на нет. Можно было строить, самые невероятные предположения, по поводу того, за чем он туда ездил, но обоняние вполне справлялось с этой увлекательной задачей. От мужчины едко пахло сексом и крепким алкоголем. А финансовая столица Германии давно славилась своими чистенькими публичными домами, в которых сплошь и рядом обитали весьма заурядные дамочки, среди которых было немало домохозяек.
Как по мановению волшебной палочки, добродушные физиономии Терезы Бьюрон, Гюнтера Мейера и даже Петера Оффершмидта, при виде меня превращались в морды крампусов, которыми на Рождество пугали всех пухлощеких детишек в Германии.
Сплетни по Швангау разлетались за считанные часы.
Вот и прусь я с елкой на перевес по заснеженной дороге, на нешуточный подъем, проглатывая на ходу горький ком, который давно стал частью горла. Сейчас не сыпались предложения подбросить меня до замка, хотя транспорта на дороге меньше не стало.
Ну, и ладно! Все лучше, чем тихо подвывать на морозе от жалости к себе и множить внутренние диалоги о несправедливости.
А так, хоть колючая хвоя отвлекала, впиваясь в плечо. Это была моя противосуецидная таблетка в период «сракотени». Вслушиваясь в скрип снега под ногами, я тяжело дышала, с сомнительной радостью прикидывая, что рождественское настроение вот-вот нагонит меня, едва на пушистых ветвях, замерцают лампочки предварительно купленной в магазине Хильды гирлянды.
Наблюдая за всей этой ситуацией, Рэгги только хитро улыбался в усы. Он твердо занял позицию стороннего наблюдателя, отчего у меня создавалось впечатление, что этот невероятный дядька вот-вот достанет из-за пазухи своего тулупа упаковку попкорна, складной стульчик и удобно устроившись, просто будет наблюдать за увлекательными события вивисекции, в которой я была в положении не лучшем, чем у Роджера.
Поощрением мне служили полностью прекратившаяся вражда, абсолютная огражденность от нападок со стороны Элеонор, которая не смела нарушать покой реставратора в мастерской, а с недавнего время еще и мое увлекательное чтение.
Очень давно я страдала от отсутствия возможность уединиться с книгой в руках, а увидев цены в книжных, распрощалась с идеей прикупить фолиант поувесистей, минимум на полгода. И вдруг, Рэгворд подсовывает мне потрепанный том - сборник местных легенд и сказок.
- Мне одолжили на месяц, чтобы я составил собственное представление об Лоэнгрине и Эльзе. Издание редкое, одно из первых и требует аккуратности в обращении, забирать не разрешу, - было заявлено мне на полном серьезе.
А я и возражать не посмела. В эти упоительные моменты, я сначала от души кормила Роджера молоком с пипетки. Зайчонок, привык к моим рукам настолько, что уже не вырывался, а спокойно прикрыв глаза, наедался от пуза, чтобы затем оказаться у меня за пазухой, где он блаженно засыпал, а я погружалась в чтение.