- Из личного досье на Виго, прекрасно известно, что этот человек помешан на себе, буквально. Как?! Каким образом это возможно? Постойте, постойте...., - невероятная догадка пронзила мозг. - Может быть попытка суицида?
- Исключено. Слишком уж внезапным было исчезновение Оттернея. На данный момент уже бы нашли тело.
- А похищение? Такая версия рассматривается?
- Да, сэр, но и тут все нетипично...Давно бы уже поступили требования о выкупе. Но нет.
- А что по Финис?
- Доподлинно известно, что деньги были переведены на счет и тут же сняты в другом отделении банка, так что отследить меченные купюры не удастся.
Заместитель директора тяжело опустился в кресло и махнул рукой, таким образом давая понять, что разговор окончен. Мужчина брезгливо бросил лист бумаги на стол, будто мог заразиться от него и устало прикрыл глаза ладонью, понимая, что рыбка сорвалась с крючка.
«Значит, никаких подвижек по делу Фаррот, даже чтобы пустить начальству пыль в глаза, и никакой выгоды от Оттернея, который, как в воду канул», - прикинул он.
Более того, шеф собирал экстренное заседание, на котором собирался поднять вопрос об утечке информации. Программа защиты свидетелей была скомпрометирована. Да, это был первый случай открытого убийства свидетеля, на конспирацию которого были брошены все силы бюро. Директор рвал и метал в последние несколько дней, требовал найти виновных. И Бисуонк прекрасно понимал, чья еще голова полетит с плеч.
Вот же ирония. Труп Алекс Фаррот каким-то образом был обезглавлен. Да, именно труп. Голову отсекли после наступления смерти, прямо в морге. Главный свидетель по делу Оттернея был убит в старинном немецком замке при невероятных обстоятельствах. Три пули в сердце и липовые следы, отслеживание которых не дало никаких результатов.
Киллер успел спуститься с помощью альпинистского снаряжения с отвесной стены высотой более чем в сто пятьдесят метров. Кинологи с собаками обнаружили четкие следы сорок третьего размера, что давало единственную зацепку — убийца был мужчиной, среднего телосложения. Ему удалось добраться до дороги довольно быстро. Все было точно рассчитано, убийство совершено именно в тот момент, когда в Швангау сошел снег. В этом году выдалась ранняя весна.
Следы вели к дороге, где благополучно и обрывались. Наверняка, там Финис пересел на машину и скрылся в неизвестном направлении.
Лучшие эксперты Интерпола и ФБР сантиметр за сантиметром обследовали почти милю в радиусе от замка Нойншванштайн. Опросили почти всех жителей деревни Швангау и не продвинулись ни на дюйм в расследовании. Были составлены подробные досье более чем на полсотни человек, которые были под подозрением, но тщетно. Слежка продолжалась до сих пор, в надежде, найти хоть какую-то зацепку, но Бисуонк прекрасно знал, что это будет «висяк».
Под ногами теперь будет гореть земля, ведь взять просто так десяток сотрудников и без единого ареста вывезти их на другой конец света для безуспешной слежки, множгочисленные нарушения инструкций, которые так и сыпались в последнее время, когда приходилось идти ва-банк, и которые можно было потом подтереть за собой, если пост главы ФБР будет в кармане, все это будет расценено как нарушение полномочий и директору подадут голову его заместителя на блюде.
Фил постарался успокоиться, не смотря на то, что его била мелкая дрожь. Он убрал в ящик стола медицинское заключение, где черным по белому было расписано, что у Виго Оттернея был выявлен вирус имуннодефецита человека.
***
Три месяца назад
Рождество не удалось, мягко говоря.
Я очнулась в скромной больничной палате, ровно на вторые сутки. Об этом мне с милой улыбкой поведала медсестра.
Ну, как очнулась?
Приоткрыла глаза, поняла, что жива, обрадовалась этому, насколько это было возможно, мимолетно испытала желание хоть что-нибудь вспомнить, но, когда задела мыслями краешек воспоминаний и перед глазами возникло лицо Рэгворда, я послала все в тартарары и снова отключилась.
Слишком много эмоций нахлынуло.
Сквозь тяжелый сон, я чувствовала, как меня периодически обтирают губкой, шевелят больную ногу, накладывая новую повязку и обрабатывают место удара на голове. Мне не было больно.
Боже, храни морфин!
На смену шевелениям приходили звуки. В основном, пространные разговоры о моем состоянии и голоса, которые мне были знакомы. Они переплетались в разных вариантах: два женских, два женских и один мужской и самый частый — один женский.
Это была Хильда. Даже в отключке, я чувствовала, что она улыбается. Эта была ее суперспособность. Заразительно живой голос, казалось, бубнил тихим радио. Если бы во сне можно было подкатить глаза, я непременно сделал это. Но на горизонте маячила более тревожная проблема.
Где-то через сутки, я почувствовала голод. Даже до того, как окончательно прийти в себя и попытаться воссоздать полную картину своего состояния, мой организм предательски требовал калорий в самом распространенном смысле.
Поэтому, когда мой лечащий врач скромно появился в палате, по его ошарашенному виду, я поняла, что моего аппетита не ждали, как минимум еще неделю и вид, добиваемой пачки печенья, которую я обнаружила у себя на тумбочке, наверняка, любовно оставленной Хильдой или Бронелем, подвел под моим критическим состоянием жирную черту.
Несмотря на оптимистичный прогноз и захлебывающуюся похвалу доктора, мое настроение было не то, чтобы скверным. В таком расположении духа, я могла решиться на отчаянные меры, вроде того, что сейчас же сбежать из больнички и продолжить прерванные процесс выздоровления в своей крохотной комнатке в замке. Находиться в среди малознакомых людей, при моей мании преследования, вполне тянуло на скорый перевод в психиатрическое отделение. И хотя, чувство вины боролись во мне со старой знакомой паранойей, но вариант, как избавиться от доктора, медсестры и администратора, был сформулирован за несколько секунд.
Меньше всего хотелось отвечать на вопросы, но едва поняв, что я в состоянии принимать посетителей, доктор допустил ко мне полицейских. Меня допрашивали с полчаса и в качестве вишенки на торте прочитали лекцию о правилах безопасности пеших прогулок на проезжей части.
На само слово «допрос» у меня был стойкий рвотный рефлекс, учитывая прошлое, но дров в огонь подбросила подоспевшая рано утром Элеонор. За моей начальницей появилась раскрасневшаяся от мороза Хильда.
Полицейские уже закончили и собирали бумаги в папку, как вдруг из широкой термосумки появилось блюдом со штампоттом. Судя по запаху - с зеленым горошком. И мнимая тошнота перешла в реальную. С кислой миной я быстро наклонилась за пластиковой емкостью, рядом с кроватью и меня согнуло пополам в рвотном спазме.
Ничего хорошего из меня вышло — завтрак давно переварился.
Хильда догадалась и выхватила блюдо с угощением у изумленной матери.
- Положу в холодильник....чтобы не испортилось. Потом перекусишь!
Святая женщина!
Я перевела лицо в режим умиления и благодарно кивнула. Не хотелось обижать фрау Гроссмахт, ведь это было первое проявление дружелюбия с ее стороны с момента моего появления в Швангау.
От Элеонор я услышала только выдавленное пожелание в скором времени поправиться, чтобы вернуться к своим обязанностям, после чего она убралась восвояси.
- Все, выдыхай, - Хильда подскочила на месте и бросилась к холодильнику. Она вытащила миску со штампоттом и отнесла ее содержимое в туалет.
Звук смываемой воды в унитазе показался самой дивной мелодией.
На мой удивленный взгляд она рассмеялась.
- Как я тебя понимаю. Представь, я ела это почти четырнадцать лет. Ну, что? Выглядишь неплохо. Как самочувствие?
- Врачи говорят, что продержат меня тут минимум две недели, - я пожала плечами.
- Я не про врачей спрашиваю. Как ты себя чувствуешь?
- Если не считать ноги и головы, то очень даже неплохо, - мне пришлось откашляться, как ни как, я плашмя пролежала два дня и во рту постоянно сохло, а легкие нагружал кашель. К тому же, я не любила запах дезинфицирующих средств, которые в изобилии присутствовали в медицинских учереждениях.