Про себя я называла собачью четверку «сектой».
С завидной методичностью гладкошерстная команда терроризировала местную популяцию ежей, ящериц и чаек на острове, будучи вольными псами, которые, впрочем, пунктуально возвращались к дому в часы кормежки.
Любовно оглядывая знакомую местность, я заметила, как в доме неспешно распахнулась дверь и к пирсу заковылял Доба.
При виде хозяина Окуш, прижала уши, от чего ее породистая лобастая головка, стала почти умилительной. Собака завиляла упитанной задницей, и имитируя движения старика направилась к нему.
Отточенным движением Доба с завидной проворностью наклонился к земле, сложив левую руку пригоршней, в которую тут же запрыгнула его любимица. Окуш тут же с удобством умастила свою задницу в широкой, грубой мужской пригоршне и прищурила выпученные глазки, когда хозяин любовно прижал псину к щеке.
Доба хоть и жаловался на здоровье, но мог дать сто очков тому же Урбину. Все эти стоны и тяжелая походка, были для отвода глаз. Крепкий, коренастый, он был обладателем настолько морщинистого лица, что казалось, будто улыбка навечно прилипла к уголкам глаз. Но это была далеко не улыбка — чистой воды оптический обман. Характер у мужчины был тяжелым.
Но когда злился, Доба не мог устрашить внешним видом, благо, что в зычном голосе чувствовалась не дюжая сила.
Вьющиеся седые волосы прикрывала бессменная замусоленная кепка, широкая льняная рубашка с закатанными рукавами и тонкие штаны, были привычной одеждой старика.
О! Хозяйка заявилась. Здравствуй, здравствуй!
Объятий и пожиманий рук между нами никогда не было. Доба не переваривал нежностей, которыми обделял даже свою жену Кассандру. Вся любовь концентрировалась на крохотной злющей собачонке и ее шерстяных прихлебателях.
Внимательно оглядев меня с ног до головы, Доба подхватил мою сумку и не понятно откуда взявшиеся пакеты с куньками — местными моллюсками и абрикосами.
Стандартный приветственный набор, без которого я не могла чувствовать себя нормальным человеком по возвращении домой.
«Ждали!» - щемяще сладко пронеслась мысль в голове.
- А где все?
- Уехали утром в Сплит. Сью со своими опытами совсем нас замотала. Подавай ей этих гадов мелких и все тут! С собаками искали, кто промышляет всей этой научной белибердой. И не то, чтобы в городе... Твою ж...! В стране не нашли!!!
- Ты о чем? Говори по человечески, Доба!
- Трикладида, чтоб ее черти драли, белая планария!
Я поморщилась от явного использования не любимой мною латыни и поняла, что увлечение Сью биологией перешло на новый уровень.
- И когда вернуться?
- А что позвонить им? - голос Добы уже разносился эхом- старик зашел в дом.
- Нет, нет... Сюрприз хочу сделать.
- Вот, вот. Делай! Цветы, поди матери привезла?
Я замерла на пороге гостиной, медленно обводя взглядом просторный холл. Здесь царила прохлада, как и во всем доме, благодаря толстым каменным стенам. Антикварная мебель, казалась, обманчиво простой и на удивление удобной. Дубовые полы, натертые воском, лоснились от попадавших на них солнечных бликов, белые легкие шторы на окнах развевались от морского бриза, который нес соленый запах моря и водорослей.
На душе воцарилось умиротворение, но опять же со знакомым горьковатым привкусом вины.
Этот дом был необыкновенным. Каждый уголок таил в себе прекрасные воспоминания. Мама потратила столько сил, создавая неповторимый уют, который балансировал на грани роскоши и прагматичности.
Пионы обволакивали меня свои ароматом, напоминая, что их век без воды не долог. И я снова вышла на свежий воздух и без промедления направилась к западной части подворья, выложенного диким камнем на подобии брусчатки. Вскоре облагороженная территория уступила место стриженной траве и подлеску, где росли сосны и вязы.
Равномерные глубокие вдохи, знакомые запахи и звуки, одновременно волновали меня и успокаивали, в груди постепенно стихала буря переживаний, которая не отпускала после того, что я сделала с Рэгги.
Преодолев небольшую поляну, я почувствовала, как поверхность стала забирать круче. Значит, скоро!
Это было любимое мамино место на острове. Здесь не было тропинки, пока мама не повадилась ходить к утесу, который заканчивался тридцатиметровым обрывом. Я не разделяла ее любви к этому месту, потому что единственный страх, который я не смогла побороть в своей жизни касался непосредственно высоты.
Прыжки с парашютом, поползновения с альпинистским снаряжением по всяким отвесным стенам небоскребов, ну или, старинных замков давались мне не без усилий, но это «работа», а здесь дом, милый дом...
И опять же, высота! Будь она не ладна.
Мысленная бравада и легкое возмущение, были как нельзя кстати. За этой ментальной ширмой, я не заметила как добралась до верха и очутившись на месте, крепче прижала к себе цветы.
- Ну, здравствуй, мама..., - выдохнула я, в который раз ощущая себя бездушной скотиной, потому что к горлу не подкатывал ком, а глаза не щипало от слез.
Одинокая неровная глыба белесого мрамора, заменявшая могильную плиту, была залита нежным персиковым цветом закатного солнца. На ней был искусно вырезаны цветок с лепестками и имя — Кимберли Элиссон Франклин.
Пионы улеглись у подножия надгробия, я уселась, как обычно рядом не глядя на холодный камень, и устремила взгляд на роскошный вид моря, который открывался в полной красе с этого места.
- Всего-то год, как оказалось... Если бы я только знала. Все кончено! Нам с отцом придется жить простой, размеренной жизнью, которую ты нам желала. А мне до сих пор не верится. И да... Без тебя эту жизнь мне начинать придется заново. Сью не терпится уехать в университет, а пока этого не случилось, боюсь, что я понятия не имею, как себя вести с ней. Я кругом виновата. И деньги тут не особо помогли. Ты была права, правда, дело было не только в них. Ты же знала...
Мамы не стало чуть больше года назад. Это стало для меня таким ударом, что я в буквальном смысле онемела почти на неделю. И дело было далеко не в том, что самый близкий мне человек ушел так внезапно, что я не успела попрощаться. Возможность-то была, вот только, отец мне ее не предоставил. Я как раз завершала, очередной «заказ» и вполне могла провалить дело, если бы мне сообщили, что мама умерла. Вместо меня на похороны приехал он.
Вот почему, отец настаивал на том, чтобы связь с родней я предоставила ему. Все сообщения, звонки и прочее, шли через него. Он оценивал степень важности полученной информации. Проводить женщину, которую любил всю жизнь, отец приехал без раздумий, за одно отмазал меня, рассказав мутную историю о том, что я улаживаю дела где-то в Индонезии с некоторыми оффшорными счетами и связи со мной нет.
Так что, в очередной раз возвращаясь домой, меня поставили перед фактом и перед вот этим мраморным надгробием. Молча, с застывшими лицами.
Сьюзан, Кассандра и Доба, глядели на меня тогда по-разному: я осуждением, сочувствием, жалостью, гневом и недоумением. Я не пролила ни слезинки. Впала в ступор и умолкла.
Доба, даже подумывал мне психиатра вызвать из города. Кася уговаривала поплакать, мол, станет легче, но я отказывалась, мотая головой и что-то нечленораздельно бормотала.
- Да и хорошо, что все закончилось. Тяжелая работа! Последний клиент, вообще, из головы не идет. Ох и гадко же я поступила, мам. Чересчур гадко! На том свете всем открывается истина, да? И ты, наверняка, знаешь, что по-другому было нельзя... Но все равно, гадко.
Едва слышный тяжелый вздох облетел поляну.
У меня определенно было не в порядке с головой, раз беседы с мертвыми мне давались легче, чем с живыми. Наверное, это все из-за своеобразного отношения к смерти.
О костлявой, я привыкла думать чуть ли не каждый день, учитывая ремесло, которым промышляла. И настолько эти мысли сблизили меня с гипотетической кончиной, что я, можно сказать, наполовину и сама была мертвой.