Такое обращение было бы смешно, но в таких местах оно смотрелось естественно, и я не засмеялся.
- Сударыня - подыграл я ей - мне, пожалуйста,... э-э-э... щи да бутербродик с колбаской.
- Бутербродика с колбаской, сударь, у нас нету - всё так же радушно выполняла свою роль кассирша - но щи найдутся.
- В таком случае - и тут я левым глазом скосился на меню сверху - вместе со щами подайте мне, пожалуйста, и картошечку с маслом.
- Хороший у вас аппетит! - усмехнулась барышня-кассирша и приняла мой заказ.
Через полчаса мой заказ был готов. За это время я даже кроссворды поразгадывал во взятой со стенда газете Метро.
По правде говоря, щи мне не понравились. Их горьковатый вкус в очередной раз убедил меня в неоспоримом превосходстве украинского борща над русскими щами. А вот картошку я проглотил с удовольствием, но предварительно посолив. Ибо без соли она была не менее горькой, чем собственно щи.
- А вы гурман! - обратился ко мне какой-то бородатый и седой мужик, который проходил мимо меня.
- Да нет - смутился я - просто перекусываю перед дорогой.
- Понимаю - ответил мужик, который тут же сел рядом со мной за столик - путь, наверное, неблизкий, раз так едите.
- Ага, два дня до Днепропетровщины.
- А мне до Минска. Жаль, в разных поездах едем.
- Да, жаль! Но, тем не менее, как вас зовут
- Игорь!
- А меня Саша.
И со словами `очень приятно' мы пожали друг другу руки.
- Как кафе вам? - спросил меня Игорь.
Я расплатился с пришедшей за счётом официанткой и, дождавшись, когда она ушла, высказал своё мнение:
- Лучше б тут и дальше Чайная Ложка стояла.
- Ага, блины тут были вкусные. Вот было время, с женой и детьми мы сюда регулярно ходили. А теперь вот еду к тёще в Минск, родные мои уже там. А вас что обратно в Хохляндию потянуло?
- Меня? Друзей старых хочу повидать. Только недавно в контакте их обнаружил, теперь вот в реале желаю увидеть.
- Ну да - старый друг, лучше новых двух - Игорь тут же взглянул в окно, а потом и на часы - Ну извините, молодой человек, мне нужно на посадку. На мой поезд уже объявили посадку.
- Счастливой вам дороги! - пожелал ему я.
Игорь взял свой чемодан, который он всё это время держал в руке и поспешил на поезд. А я вышел на перрон. Наблюдать за своим поездом, на который ещё не было посадки, и осматривать Витебский вокзал, размышляя о вечном.
На Витебском вокзале кроме ларьков ничего и никогда не менялось как всегда. Кроме турникетов на пригородной платформе и табло ничто не напоминало о том, что сюда дошла цивилизация. Пассажирские платформы по прежнему были неэлектрифицированы, и поезда, развозившие народонаселение по практически всей юго-западной части СНГ, Прибалтике, а временами и в Польшу с Германией по прежнему управлялись дизель-тепловозами в качестве локомотивов. А смысл был в электровозах, если за Оредежем всё равно электричество кончалось, и начиналась железка в самом своём первобытном состоянии, и шло это первобытное состояние аж до самой Кировоградчины, через всю восточную Беларусь и северо-восток Украины.
`Да уж - нескоро при таких темпах электрификации с Витебского вокзала пойдут Сапсаны' - подумалось мне - `Лет 30 их тут ещё не видать'.
Наконец тепловоз воткнулся и в мой поезд и вскоре в ожидании начала посадки потянулись к вагонам расцветки украинского флага пёстрые кучки пассажиров. Идиллию изрядно портил какой-то явно пьяный и оттого не совсем адекватный мужик, который, то ли хотел подраться, то ли пощупать чьи-то женские попки. Судя по говору, алкаш явно был тем, кого на моей родине называли `зароб╕тчанами' (проще говоря - гастарбайтерами), и теперь он ехал домой, заработав в России кучу денег, часть из которых успел пропить, отмечая отъезд.
- Закурить нету? - спросил он, внезапно переведя взгляд на меня.
- Не курю! - отвечаю я не слишком резко.
- А выпить со мной не хош?
- Не пью!
- О! Уважаю! - и тут же похлопал меня панибратски по плечу, отчего моя душа ускакала в пятки, предвкушая чего-то недоброе - Вот вижу, нормальный пацан! Н╓ то шо н╓которые.
Он ещё долго уговаривал меня разделить с ним его купе, обменяв билеты, но я вежливо отказался и после этого он от меня отстал. Зато начал приставать к дамам, чем уже реально начал меня злить.
К счастью обстановка мгновенно разрядилась, когда проводница открыла двери и началась посадка.
Тут же пассажиры выстроились в очередь в вагон. Замелькали украинские и русские паспорта, которые страждущий путешествия народ показывал этой немолодой и весьма тучной проводнице вместе с билетами.
Когда меня впустили в поезд, первое, что я сделал, это залез на свою полку, закинул дорожную сумку наверх и вытащил айпод из сумки, куда я предварительно закачал кучу панка и, что было абсолютно в тему поездки, индастриала (а то, сколько можно в поездах слушать этот самый `шансон с нечеловеческим лицом'). И так потом улетел в астрал от звуков любимой мной музыки, что не сразу заметил появление соседей по купе - немолодой пары, состоявшей из осыпанного с ног до головы бородавками мужа и жены - крашенной блондинки, заметно начавшей оплывать после вторых или третьих родов, а так же 50-летней женщины, которая, как позже выяснилось, ехала в Щорс к родственникам.
Тут поезд тронулся.
Земля города Питера медленно, а затем всё быстрее и быстрее стала уходить из-под колёс поезда. Позади остались Обводный канал и Купчино, мимо проехали Шушары, Пушкин и Павловск, впереди были Оредеж, Дно и призрачная российско-беларусская граница.
Проверка билетов вытащила меня моментально из астрала, и я тут же перезнакомился с соседями.
50-летняя тётя Валя, как я уже говорил, ехала в Щорс, бородавчатый Михаил и его жена Людмила - русская из Узбекистана, всё время жаловавшаяся на свою бывшую родину катили до самого Днепра повидаться с родственниками Михаила.
В дальнейшем соседи переключились на свои малоинтересные мне темы, и я залез обратно на полку, чтоб уйти в полный и окончательный музыкальный астрал до следующего дня.
На границе.
Проснувшись на следующий день, я увидел, что поезд стоит на залитой дневным солнечным светом и словно бы отдраенной до европейского лоска железнодорожной станции. Вскочив с постели, я стал рассматривать название железнодорожной станции, но, увы, меня ждал облом - названия станции я так и не увидел.
Одевшись, я вышел в коридор вагона, и случайно столкнувшись с проводницей, спрашиваю её:
- А что это за станция такая, на которой мы стоим?
На что проводница мне отвечает:
- Это Жлобин, молодой человек!
- Жлобин? - удивляюсь я - Как-то не очень похоже!
- Вы как-то очень давно не ездили на поездах, юноша! - усмехнулась проводница и ушла к себе пить чай.
А я остался и тщетно пытался уловить хоть что-то что напоминало мне станцию Жлобин, какой я помнил её по предыдущим поездкам из Дрезден-Сити и обратно.
А помнил я её другой - с синим зданием вокзала, асфальтовыми платформами и бесконечной вереницей торговцев игрушек, которые торговали игрушками вероятно местного производства. Теперь не было этих продавцов игрушек, асфальт на платформах сменила плитка, а вокзал был перекрашен в кремовый цвет, про крышу и говорить нечего. `Ладно, ещё такие перемены, но чем продавцы игрушек не угодили Батьке Лукашенко или кому-то из его подчинённых? А может, они просто должны были исчезнуть на пути дивного нового мира, как ларёчники пали под напором гипермаркетов?`
И вспомнил я строчку из старой песни Егора Летова, которую слушал неоднократно в юные годы: 'Пластмассовый мир победил/Макет оказался сильней'. Сейчас она как нельзя лучше отражало моё ощущение перемен за окном поезда.