Мы взяли эту собаку и перетащили во двор. Мы, когда несли, все боялись, что она укусит, не со зла, а так, от боли, ведь у нее были перебиты все кости, но она ничего, не укусила, только тяжело дышала, и все.
Саидка шла сзади и говорила, что нам попадет всем дома, потому что мы с ног до головы перепачкались в крови. Мы со-баку уложили в подвале и до поздней ночи провозились с ней, а дома нам всем и вправду здорово влетело.
Утром, только-только рассвело, мы прибежали в подвал, боялись, что она издохла. Собака еле дышала, но была жива. Мы помазали ей раны стрептоцидовой мазью, а потом те, кто учился в первую смену, ушли в школу, а остальные остались в подвале.
После школы мы пошли на 4-ю Параллельную улицу, в ве-теринарную лечебницу и попросили, чтобы нашу собаку осмо-трел врач. Нам сказали, чтобы мы принесли ее сюда, но это до того, как мы рассказали, в чем дело, а когда рассказали, один врач в очках - он очень был похож на доктора Айболита - засмеялся, взял с собой чемоданчик и пошел с нами. Мы с ним спустились в подвал и подвели его к собаке. Он осмотрел собаку и сказал, что удивляется, как это она до сих пор жива. Он ска-зал, что очень сомневается, что эта собака выживет, а если вы-живет, что это просто будет чудо. Он дал нам лекарства, объяс-нил, что с ними делать, и ушел. На прощание он сказал нам, что если собака в ближайшие два-три дня не издохнет, то пусть кто-нибудь из нас ему об этом сообщит, он придет еще раз...
Она не сдохла в эти три дня. Через три дня собака уже под-нимала голову, когда кто-нибудь из нас входил в подвал, и пробовала даже махнуть хвостом при этом. Все соседи нашего двора посылали этой собаке остатки супа или бульона: собака больше ничего другого, кроме супа, есть не могла, потому что у нее была перебита челюсть. Три раза в день мы мазали ее раны лекарством, которое нам оставил доктор. Мы старались делать это очень осторожно, но все равно ей, кажется, было очень больно, потому что она начинала легонько повизгивать и норо-вила лизнуть руку.
На третий день пришел врач и страшно удивился, что наша собака осталась в живых. Он сказал, что мы молодцы и что теперь эта собака уже точно выживет. Он ушел, а мы стали ду-мать, как назовем эту собаку, когда она выздоровеет. Мы назы-вали различные клички, но всем ни одна не нравилась.
Мы спросили у Саидки, как она хочет, чтобы мы назвали нашу собаку. Саидка сказала, что ей это все равно, потому что эта собака противная: от нее плохо пахнет и у нее, наверное, есть клещи. И вообще она ее видеть не может.
От собаки, вернее, от лекарств, которыми мы ее мазали, дей-ствительно пахло не очень хорошо, и клещи у нее, кажется, были, но собака же в этом не была виновата. Мы сказали Саидке, что искупаем собаку, как только она станет на ноги, но Саидка ничего не ответила, вид у нее был очень недовольный. Дядя Джебраил внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал.
Так мы и не придумали кличку нашей собаке. Потом мы, как обычно, начали играть в мушкетеров, и, как всегда, Саидка была Констанцией Бонасье, а мы все по очереди в этот вечер были д'Артаньянами, и каждый из нас по очереди из-за нее побеждал всех.
Прошло еще полмесяца, и собака уже начала ходить. Она делала несколько шагов по подвалу и сразу же ложилась, оттого что уставала или ей становилось больно. Она уже ела и мясо, и хлеб, а, завидев нас, сразу начинала махать хвостом, и по всему было видно, что она нам очень рада. Это была большая черная собака, и ни у кого из ребят на нашей улице не было такой собаки.
Мы все уговаривали Саидку спуститься как-нибудь с нами в подвал, но она ни за что не соглашалась - она боялась там испачкаться.
Мы никак не могли выяснить, какой породы наша собака, а у ветеринарного врача мы забыли спросить. Дядя Джебраил сказал, что самые умные собаки на свете - это ньюфаундленды и, может быть, наша собака как раз ньюфаундленд, но он, дядя Джебраил, в этом сомневается, потому что, насколько ему из-вестно, в Баку есть только немецкие овчарки, доги и один буль-дог, а о существовании ньюфаундленда он ничего не слышал.
-Но это ничего не значит, - добавил он. - Вполне вероят-но, что наша собака и есть тот самый до сих отсутствующий ньюфаундленд.
Мы еще раз спустились в подвал, чтобы убедиться в этом. Собака была большая черная и умная. Самый настоящий ньюфа-ундленд. Мы так и решили, а дядя Джебраил улыбался.
И вот наконец наступил день, когда собака сама, без нашей помощи, поднялась по лестнице из подвала. Она шла по двору и жмурилась от яркого солнца, а мы все шли за ней и радовались. Собака слегка прихрамывала, но дядя Джебраил сказал, что это скоро пройдет и недельки через две мы возьмем нашу собаку на пляж. Он хотел еще что-то сказать, но в это время собака вошла в раскрытую дверь квартиры Ляфруз-ханум, а там в коридоре за столом сидела и завтракала Саидка. Собака подошла к ней и лизнула ей ногу, а мы стояли все у дверей и смотрели, как наша собака знакомится с Саидкой.
- Мама, - сказала плачущим голосом Саидка, - эта про-тивная собака всю меня облизала!
Из комнаты вышла Ляфруз-ханум. В руках у нее была палка с надписью "Кавказ". И, прежде чем мы успели что-нибудь ска-зать, Ляфруз-ханум ударила этой палкой собаку. Ударила два раза и не особенно уж сильно. Собака вышла из их квартиры и пошла к подвалу, а Ляфруз-ханум кричала ей вслед, что вот только ей не хватало, чтобы в ее квартиру приходили собаки, что всего она в этом дворе повидала, только этого не видела. Саидка тоже что-то говорила, но мы уже не слышали, мы побе-жали в подвал... Вечером собака издохла...
С этого дня все во дворе, даже те, кто не читал "Трех муш-кетеров", называли Саидку "миледи". И даже много лет спустя, когда умер дядя Джебраил, когда все мы стали взрослыми и разъехались из нашего двора, когда уже снесли дом, в котором выросли "мушкетеры", Саидка осталась для всех "миледи".
1968