Тропинка круто сворачивала к докам, растрепанные плакучие вербы заслоняли нас от пристальных взглядов патрульных.
Она начала вырываться – очень слабо, видимо, из последних сил. Я придержал ее за локоть.
– Спокойнее...
– Это дорога в доки, – она отчаянно мотнула головой так, что уголки платка взметнулись, точно белые крылья, – мне туда нельзя... Патрули...
За спиной раздался пронзительный свист. Она вновь отчаянно рванулась, пытаясь освободиться.
– Спокойнее, – повторил я, – я тут рос... Здесь где-то должен быть старый водосток... если его не замуровали...
Кирпичный зев водостока зарос бурьяном так, что я его чуть не пропустил. На полу скопилась грязная застоявшаяся вода.
– Сюда, – сказал я.
– Шевчук, – пробормотала она почти отстранение, – мне нужен Шевчук. Я видела – вы от него выходили...
– Вам нужен врач, – согласился я.
– Шевчук... он не выдаст...
– Я приведу Шевчука. Попробую.
Водосток резко забирал вверх, еще двести метров – и разлом, из которого бил мутный дневной свет. Мы когда-то играли здесь в защитников Новоградской Крепости – последнего вольного города, человеческого города, осмелившегося противостоять Объединенной Империи. Была такая легенда, что их не истребили совсем, а они ушли в подполье, в катакомбы, и выйдут, когда в них появится нужда.
Я осторожно высунулся в разлом – поблизости было пусто. Худая черная кошка шарахнулась в сторону. Помог выбраться своей спутнице – она еле шла, слепо цепляясь за мою руку... Какое-то время мы шли, пригнувшись, прячась за давно нестрижеными куртинами, потом пересекли сквер, и я вновь оказался в начале своего пути. Расписанная причудливыми узорами стенка, карниз... Еще полчаса назад Бучко был дома.
Я позвонил в колокольчик.
– Хорошенькое дело, – грустно сказал Бучко.
Дверь в кладовку была открыта, на полу валялись окровавленные тряпки.
Ей не поможет никакой Шевчук, подумал я. Она потеряла слишком много крови.
– Скорее, – пробормотала она сквозь зубы.
– Сейчас, – я подставил окровавленные ладони под хлипкую струйку из рукомойника. Рану я ей перетянул, вот, собственно, и все, что я мог сделать. Шевчук вряд ли сделает больше.
Бучко печально покачал головой.
– Она ж убийца, Лесь. Что ты с ней возишься?
– Потому что я хочу знать, что происходит на самом деле. А разве ты не хочешь?
– Еще чего, – отрезал Бучко.
Я выглянул в окно. Переулок был пуст – должно быть, все столпились около кордона.
Женщина сидела – скорее, лежала – на полу у стены. Я подсунул ей под голову свернутую куртку. Движение худых смуглых пальцев было слабым, почти незаметным, но я понял и наклонился над ней.
– Аскольд... – сказала она еле слышно.
– Что – Аскольд?
– Это он... Роману побег... если я...
– Что это она несет? – удивился Бучко.
– Похоже, она из группы Ляшенко. Видно, ей сказали, что Роману устроят побег, если акция удастся.
– Роман сам должен был... – Глаза у нее заволокло мутью, и они до странности напоминали глаза Себастиана. – Все уже было... Но он остановил операцию... в последнюю минуту... тогда они пришли и...
Я еле удержался, чтобы не встряхнуть ее.
– Дальше...
– Взяли группу... Только мне удалось бежать... Так я думала...
– Он дал вам уйти?
– Получается, так, – подтвердила она. – А потом нашел меня... Я сделала все, как он сказал. Все. А он...
– Расправился с вами.
– Попытался. – Она на миг вздернула голову, в глазах блеснул огонь. – С тем его человеком я сама расправилась...
Огонь погас, она откинулась к стене и недоуменно произнесла:
– Он же был на нашей стороне...
А Шевчук-то прав, подумал я, он-то сразу понял. Ненависть делает человека зорким.
Бучко растерянна поглядел на меня.
– Что-то я не просек...
– Все очень просто, Игорь, – пояснил я. – Аскольд исподволь готовил себе рычаги для захвата власти. Это он прикармливал группу Ляшенко. На какой-то момент их интересы совпали. Ляшенко, должно быть, готовил серию таких терактов...
– Зачем?
– Кто их поймет? Может, чтобы дестабилизировать обстановку...
Женщина пошевелилась.
– Вынудить их... на репрессии... пусть бы показали свое... истинное лицо. Тогда люди поймут – даже такие соглашатели, как вы. С ними нельзя сотрудничать. С ними можно только бороться.
– Да что там у них, у народовольцев, – пожал плечами Бучко, – одни идиоты, что ли?
– У них какая-то своя логика... Но потом Ляшенко, должно быть, все же заподозрил, что его используют... И отменил акцию. Тогда Аскольд напустил на них охранку. Боюсь, что... Нас ждут тяжелые времена. Аскольд рвется к власти. А для этого ему нужно убедить оппозицию, что люди – опасны... Или стали опасны – теперь, когда технологии вырвались из-под контроля. Он подгребет под себя весь аппарат подавления – под свой новый комитет. Армию, полицию, все...
– А... как же мы? – растерянно спросил Бучко.
– Что – мы?
– Прижмут. – Бучко щедро плеснул в стакан самогону из заветной бутыли и закусил перышком лука. – Точно, прижмут. На вегетарьянство переведут... говорю тебе, Лесь, под Фастовом эшелоны пустые вторые сутки стоят – кум своими глазами видел... Они туда весь скот сгонят и вывезут... А нас на силос посадят...
Женщина беспокойно пошевелилась. Грязное окно было сплошь в потеках дождя, гул толпы у кордона долетал неясный, смазанный, точно шум прибоя.
Я медленно сказал:
– Игорь... Это не для скота вагоны...
Бучко застыл со стаканом в руке.
– Что?.. Всех?
– Ну, скорее всего – Нижний Город... Наверняка его потому и оцепили. Потом, Аскольд же не дурак – одновременно надо бить. Со всех сторон. Сейчас в губерниях вспыхнет – везде, где он дурачков этих прикармливал... Париж... Берлин... везде... пройдет волна терактов, потом найдут виновников... Сам знаешь, как оно делается... И кто докажет... Истинных соучастников он же уберет – уже убирает... Господи, да ее любой ценой спасти нужно... Беги за Шевчуком, Игорь... Пусть все тащит, что там у него – антибиотики? Кардиостимуляторы? И поскорее...
Вот он, его звездный час, Шевчука... Вся его жизнь, вся незадавшаяся карьера – все для того, чтобы один-единственный раз оказаться в нужном месте в нужное время...
– А ты? – нерешительно спросил Бучко.
– Нам нужен кто-то... кто бы смог прикрыть ее от людей Аскольда.
Гарик! Подумал я. Гарик входит в Опекунский совет – он же Попечитель округа. Их Аскольд прижмет в первую очередь – при новом порядке прежние структуры будут просто не нужны. Должно быть, среди мажоров тоже нет единодушия – иначе Аскольду не понадобилась бы та кровавая баня... в качестве наглядного пособия... Господи Боже, никогда бы не подумал, что Гарик может оказаться спасителем человечества...
– Давай, Игорь! Шевелись...
– Кого ты собираешься сюда тащить? – недовольно спросил Бучко. – Мажора? Мало мне неприятностей...
– Люди Аскольда не лучше. – Я нагнулся было к своей куртке, но побоялся тревожить женщину; глаза у нее совсем закрылись. Я положил пальцы ей на запястье, пытаясь прощупать пульс... слабый пульс... паршиво... – Он своих гвардейцев уже несколько лет прикармливает... Думаешь, они тебя пожалеют?
Бучко резко повернулся на каблуках и кинулся вниз по лестнице. Женщина вдруг открыла глаза.
– Выдаст... меня... – Она с трудом выталкивала слова вместе с дыханием.
– Нет, – сказал я мягко, – он приведет Шевчука.
– Выдаст... – Она снова прикрыла глаза. Что-то легло мне в ладонь, крохотное, точно коробок спичек. – Это вам... посольство...
– Что?
– Американцы... пусть они... тут все... записи переговоров... Еще Роман...
На ладони у меня лежала кассета... магнитная кассета. Я и не знал, что подобное возможно – она была такая маленькая.