Она рисовала самозабвенно. На бумагу ложились дерзкие, уверенные линии. Один набросок стремительно следовал за другим. Но тема не менялась. Все это были портреты одного и того же человека, только в разных позах. Все это был Эдвард Деланца.
Она рисовала Эдварда сидящим, идущим, опустившимся на колени, она рисовала его держащим в руке ее бесформенный ботинок. На всех рисунках он был изображен одетым, но без пиджака, в одном жилете, что позволяло дать намек на мощные мускулы, которые Софи ощутила в его объятиях, но которых не видела. Как ей хотелось увидеть его без одежды — и изобразить обнаженным…
Его тело она обозначала лишь несколькими сильными, простыми штрихами, не в состоянии сосредоточиться на нем. Но зато лицо на каждом из портретов вырисовывала с предельной тщательностью. И везде у Эдварда было одно и то же выражение. То, которое она видела в последний момент, — нежное, сочувствующее и вместе с тем слегка порочное.
Глава 4
Сюзанна нервно шагала из угла в угол. Она провела бессонную ночь. И конечно, когда Бенджамин спросил ее, что случилось, она не стала ему ничего объяснять.
Сейчас Сюзанна была в музыкальной комнате одна. Она остановилась, чтобы бросить взгляд в венецианское зеркало, висящее на стене над маленьким мраморным столиком в стиле Людовика XIV. Ее темные волосы, падающие ниже плеч, были распущены — именно такая прическа как нельзя лучше подходила к ее классическим чертам и коже цвета слоновой кости. Простое утреннее платье Сюзанны, сшитое из хлопчатой ткани персикового цвета, было с глубоким треугольным вырезом и обтягивающим лифом. Сюзанна знала, что ее фигура безупречна, и, с тех пор как вторично вышла замуж, старательно подчеркивала это покроем туалетов. Сейчас она бессознательно разгладила юбку, добиваясь, чтобы та легла ровным колоколом. Сюзанна не нашла дефектов в своей внешности, если не считать чуть заметных темных кругов под глазами.
Она сожалела о том, что сделала вчера вечером. Искренне сожалела. Но, видит Бог, она предупреждала свою дочь, чтобы та держалась подальше от Эдварда Деланца, а Софи ее не послушалась. Сюзанна просто вышла из себя. Но, возможно, хотя бы теперь Софи усвоит урок.
Если бы только этот человек не напоминал ей так о Джейке…
Сюзанна тяжело вздохнула. Джейк умер одиннадцать лет назад, но она до сих пор ощущала давящую, чудовищную пустоту внутри, когда думала о нем, а это бывало так часто! Да, ей не хватало проклятого ублюдка, ей всегда его не хватало — но в то же время она ненавидела его. Ведь он почти погубил ее!
Сюзанна по сей день ничего не простила Джейку — ни того, что из-за него она оказалась выброшенной из общества; ни того, что он завладел и ею самой, и ее богатством; ни других его женщин, ни его намерения развестись с ней… А когда Джейку пришлось бежать из страны, Сюзанна осталась с клеймом жены убийцы и предателя. Если бы Бенджамин Ральстон не женился на ней вскоре после смерти Джейка, вернув ей и положение в обществе, и достоинство, она и теперь носила бы проклятое имя О'Нил.
Но главным было то, что Сюзанна не в состоянии простить Джейку его завещание: он оставил все свои деньги — миллион долларов в недвижимости и ценных бумагах — их дочери. Это оказалось самым тяжелым ударом.
Софи должна получить целое состояние, как только выйдет замуж, или же начнет получать деньги по частям с того дня, когда ей исполнится двадцать один, если останется до тех пор незамужней. После всего, что пришлось вынести Сюзанне, этот ублюдок не оставил ей ни единого цента. Ни единого.
Сюзанна знала, что для него это был способ вернуться, как он и угрожал в тот последний раз, когда им пришлось свидеться; да, он угрожал, хотя их и разделяла тюремная решетка. Конечно, никто из них не думал, что через два года он погибнет. Сюзанна сочла его угрозы пустыми, потому что он ничем не мог досадить ей, будучи в тюрьме. Однако угрозы оказались не пустыми. И несмотря на заключение и вопреки смерти, Джейк выполнил то, что обещал, — ведь их пылкая, страстная любовь-ненависть не ушла вместе с ним в могилу.
Но Сюзанне со временем все же удалось одержать верх над Джейком. Семь лет назад опекун состояния Софи умер, и Сюзанна добилась, чтобы опеку передали ей. Она представляла, как Джейк по сей день вертится в могиле, — ведь Сюзанна управляла вверенным ей имуществом так, что это шло на пользу скорее ей самой, чем ее дочери.
Внезапно забыв о том, что она ждет Эдварда Деланца, что он может явиться в любой момент и ей придется вступить с ним в борьбу из-за Софи, Сюзанна упала в обитое роскошной парчой кресло, пронзенная острой душевной болью. Это несправедливо! Все несправедливо! И его смерть, и то, что она вышла за него замуж слишком молодой и избалованной, а потому не могла оценить того, что они имели и чем могли бы обладать, если бы постарались.
Сюзанна закрыла глаза, ее боль превратилась в страстное желание. Как ярко помнила она те дни, когда ей было всего пятнадцать и она увидела Джейка О'Нила… Сюзанна улыбнулась, погружаясь в прошлое.
Нью-Йорк, 1880 год
Сюзанна Вандеркемп стремглав выбежала из дома; черная амазонка подчеркивала стройные линии юного тела, легкомысленная шляпка с короткой вуалью кокетливо сидела на голове. Ее великолепный гнедой гунтер ждал у крыльца. Сюзанна позволила груму помочь ей сесть в седло. Ее охватило едва сдерживаемое возбуждение. Грум вскочил на свою лошадь и последовал за девушкой на приличном расстоянии.
Сюзанна пришпорила коня. Она вовсе не собиралась ехать в Центральный парк на прогулку с друзьями, как думали ее родители. Ее сердце бешено колотилось, на теле выступила испарина. Она остро ощущала кожу седла под своими бедрами.
Будет ли он там? Будет ли он там сегодня, как был вчера, и позавчера, и за день до того, и еще за день… с того момента, когда он впервые бросился ей в глаза?
Неделю назад Сюзанна каталась верхом в компании друзей — большой, шумной группы юных леди и холостых молодых людей. Они болтали о западной части города, которая, как писали в газетах, в последнее время стала бурно разрастаться. Связано это было с тем, что год назад на Девятой авеню открыли станцию надземной железной дороги. Сюзанна и ее друзья никогда не бывали западнее Центрального парка, лишь изредка им доводилось делать покупки на бульваре в самой крайней части делового района Нью-Йорка. И вот вся компания решила отправиться в недавно открытый Риверсайд-парк.
Пересекая город, они смеялись над предположением некоторых газет, что западная сторона скоро станет пригодной для обитания — и будет даже не хуже, чем восточный район богатых особняков. Конечно, это было смешно, ведь молодые люди ехали по грязной улице, мимо крошечных ферм, где мычали коровы и лаяли собаки, и вместо особняков видели обшарпанные хижины. Сюда еще не провели газовые и электрические линии, и вокруг расстилались лишь голые поля.
На Риверсайд-авеню они остановились, их внимание привлекла большая стройка. Около пятидесяти рабочих трудились здесь, вколачивая гвозди, устанавливая столбы, укладывая кирпичи. За площадкой, на которой строился дом, открывался эффектный вид на Гудзон.
Сюзанна вдруг перестала слышать болтовню приятелей. Она находилась с краю кавалькады — очень близко к рабочим. Один из них был без рубашки, его кожа стала бронзовой от солнца. Каштановые волосы, густые и растрепанные, отливали золотом. Сюзанна смотрела, как он наклоняется. Смотрела на его крепкие ягодицы, обтянутые хлопчатобумажными штанами. Смотрела, как он выпрямляется и как играют при этом мускулы на его спине. Когда рабочий обернулся, еще не замечая ее, она продолжала смотреть. Он был изумительно сложен, худощав, и каждая мышца скульптурно выделялась под гладкой кожей, а когда Сюзанна увидела его лицо, она задохнулась. Этот человек был прекрасен, как греческий бог.