Она не спустилась к завтраку, не участвовала в утренней прогулке с другими гостями. Эдвард вспоминал, как сильно она хромала прошлым вечером, вспоминал, как распухла ее лодыжка, и гадал, не осталась ли девушка на весь день в постели. Он говорил себе, что его отъезд без прощания не так уж и страшен: все равно он скоро увидит Софи в городе. Он твердо это решил.
Эдвардом двигало странное побуждение защитить Софи. Ему было абсолютно ясно — она нуждается в защите.
Он поморщился, вспомнив о Сюзанне Ральстон. Конечно, в ее желании оградить дочь от его посягательств нет ничего необычного, Эдвард скорее удивился бы, если бы она не бросилась в драку, заметив его внимание к Софи. Но за словами и действиями Сюзанны Ральстон кроется еще и что-то другое, не имеющее отношения к материнскому инстинкту. Эдвард никак не мог разобраться, понимает ли сама Сюзанна, насколько она жестока. Он надеялся, что эта жестокость не намеренная. Зачем Сюзанне сознательно клеймить дочь, называя ее калекой? Но возможно, она что-то выигрывает от этого? И как она могла согласиться с решением Софи не выходить замуж? Каждая мать надеется, что ее дочь удачно построит семью и будет жить в покое и безопасности.
Эдвард тяжело вздохнул. Вопреки желанию ему снова вспомнилась Южная Африка. Перед его глазами возникла бесконечная мерцающая равнина, обожженная немыслимым зноем. Острая вонь ударила в нос — вонь горящей плоти, горящего мяса людей и животных и обуглившейся земли, дерева, зерна…
Политику выжженной земли придумали британцы, но очень скоро и буры подхватили ее. А ведь жертвы этой политики были ни в чем не повинны. Эдвард видел обгоревшие тела детей и взрослых, мужчин и женщин. Он на собственном опыте убедился, что жизнь хрупка и драгоценна.
И он повидал немало калек. Настоящих калек. Он видел мужчин, лишившихся в бою и глаз, и рук, и ног. Однажды он видел даже чудовищный обрубок человека, потерявшего все свои конечности. И этого он никогда не забудет.
А Софи не калека. Эдвард вспомнил, как вчера вечером одно краткое мгновение держал ее в объятиях. Теплая, женственная, прекрасная… Он подумал о ее хромоте. Да, Софи не совершенство, но разве совершенство существует на свете? Она юная, прелестная, очень талантливая и удивительно живая. Но она еще не научилась жить.
Она может думать, что готова посвятить жизнь искусству, — и Эдвард чувствовал, что в этом Софи искренна, — но он чувствовал также, что для нее это просто способ укрыться от собственных страхов, ведь девушка ощущала себя почти отверженной, этому он был свидетелем вчера вечером, в гостиной. Как глупы все эти люди!
В общем, Эдвард собирался спасти Софи от нее самой. А почему бы и нет? Не пора ли ему искупить хотя бы часть своих грехов? Вся его жизнь была постоянным поиском наслаждений, он жаждал их снова и снова. Не пора ли сделать что-то и для других? Что-то благородное и достойное? Эдвард был не прочь доказать хотя бы самому себе, что его репутация все же отчасти неверна. И может быть, ему удастся изменить общее мнение о себе.
Он должен помочь Софи стать свободной. Он мог бы избавить ее от неправильной самооценки, поддерживаемой ее матерью. Не исключено, что Сюзанна действует тут в собственных эгоистичных интересах. А в тот день, когда Софи полностью осознает себя, он отойдет в сторону удовлетворенный. Или не отойдет?..
В прошедшую ночь он почти не спал. Его не оставляло беспокойство за Софи. Он хотел бы задать ей множество вопросов, и все они были слишком личными, на такие не отвечают постороннему человеку.
Хилари пыталась его расспрашивать, но он не намерен был делиться мыслями о Софи со своей любовницей. В конце концов Хилари отступилась, но покинула его комнату лишь перед самым рассветом.
Эдвард почувствовал легкое беспокойство, вспомнив, как пылко и умело обращался с Хилари ночью. Но при этом его воображение заполняла Софи, и это были образы чувственные, бесконечно плотские…
Эдвард решительно отбросил темные мысли. Софи нуждается в друге или старшем брате, и он намерен стать ей именно другом. Он будет защищать ее, и ему придется забыть о распущенности собственного ума, задавить в себе половой инстинкт. В конце концов, именно самообладанием, способностью самоконтроля человек отличается от животных. А если он не может совладать с собой, значит, он заслуживает своей репутации.
Двое всадников свернули с дороги и неторопливым аллюром направились к дому. Деланца увидел, что это Хилари с каким-то молодым человеком. Эдвард обрадовался возможности как-то отвлечься от своих размышлений, к тому же он хотел попрощаться с Хилари перед отъездом, несмотря на то что оставил ей записку с объяснениями.
Хилари соскочила на землю, одарив Эдварда веселой и чуть загадочной улыбкой. Спутником миссис Стюарт оказался пухлый молодой адвокат из Бостона.
— Мистер Деланца! — Хилари небрежно бросила поводья подбежавшему груму и легким, упругим шагом направилась к Эдварду. — Вы нас покидаете?
— К несчастью, да, — ответил он. — Доброе утро, миссис Стюарт, доброе утро, мистер Мартен.
— Как это неприятно! — пробормотала Хилари, и улыбка сбежала с ее лица. Она внимательно посмотрела на Эдварда. — Какие-то проблемы?
— Ничего подобного. Просто одно дело, которым я должен заняться немедленно.
— Что ж, возможно, мы встретимся в городе через пару недель, лето ведь подходит к концу, — сказала она после довольно долгого молчания.
— Я очень надеюсь на это. — Эдвард давал Хилари понять, что не намерен бросить ее.
Она улыбнулась:
— Может быть, мы встретимся даже скорее. — И, добавив несколько вежливых фраз, она ушла, оставив мужчин вдвоем.
Генри Мартен молчал все это время, а теперь грустно посмотрел вслед женщине.
— Как она хороша!
— Да, действительно.
Генри повернулся к Эдварду, чуть порозовел и с откровенным любопытством посмотрел на Деланца:
— Вы ей нравитесь, вы знаете?
Эдвард пожал плечами.
— Вы не думаете… ну, я слышал… что она не совсем… э-э… — Генри отчаянно покраснел и внезапно выпалил: — Между вами что-то есть?
Эдвард чуть не застонал.
— Я никогда не болтаю о подобных вещах, — ответил он. — И вам не советую. — Достав из кармана сигареты, Эдвард предложил Генри закурить, но тот отказался. — Мы должны быть достаточно благоразумными.
Деланца спрятал сигареты обратно в карман, курить ему расхотелось. Тут он увидел наконец экипаж, огибающий дом, и в его груди что-то сжалось. Да, ему не хотелось уезжать. Но думал он совсем не о Хилари Стюарт.
— Ну, в конце концов, это не так важно, если вы ей и нравитесь.
Эдвард удивленно вздернул брови.
— Я хочу сказать… вы ведь нравитесь очень многим женщинам, верно? — Генри снова вспыхнул. — Я слышал все эти истории об алмазах, о женщинах… Вы настоящий пират! Это все знают!
Генри так откровенно восхищался Эдвардом, что тот не в состоянии был обидеться и промолчал — да и что он мог сказать? Он не сомневался, что истории о нем наполовину состоят из выдумок, но при этом его ничуть не огорчала тайная зависть мужчин и открытое восхищение женщин.
Генри вздохнул:
— Моя кузина считает, что мне следует жениться на мисс О'Нил.
Эдвард вздрогнул.
Генри выглядел удрученным.
— Я ведь не такой, как вы… Вы понимаете, о чем я говорю? На меня женщины не слишком-то обращают внимание. Я был бы счастлив жениться на наследнице даже небольшого состояния.
Эдварда охватил гнев настолько сильный и внезапный, что он даже не подумал о том, насколько странным это может показаться собеседнику.
— Так, значит, вы хотите жениться на мисс О'Нил ради денег?
— А разве большинство не женится именно из-за денег? Но я не знаю, — сказал Генри, разглядывая свои бриджи, явно совсем новехонькие. — Я не могу решить, что мне делать.
— Почему же?
Генри посмотрел на него.
— Ну, эта ее хромота… и к тому же она какая-то странная.
Эдвард, бешено скривив губы, уставился на юношу.
— Значит, вы находите ее отталкивающей, так? И все же намерены сделать предложение?