— Эдвард… — неуверенно произнесла Софи. — Так что же вы думаете о моих работах?
Эдвард взял девушку за руку и подвел к натюрморту с цветами. Еще раз всмотрелся в горящие краски.
— Вот это мне нравится больше всего. Даже не понимаю, как несколько цветков могут настолько взволновать.
— Мама видела эту работу в мае, — медленно произнесла Софи, и ее щеки чуть порозовели. — Она сказала, что это вообще не похоже на цветы, что пятилетний ребенок нарисовал бы лучше.
— Не могу поверить, что она такое сказала.
Глаза Софи сверкнули.
— Вы с ней не согласны?
— Черт побери, конечно, нет! Мне это нравится больше всего.
— Вам вообще нравятся мои картины?
— Очень нравятся. Вы просто великолепны, Софи.
Девушка опустила голову. Эдвард понял, что ей нечасто приходилось слышать похвалы в этом доме. Он отвернулся, прошелся по комнате, выглянул в окно, в сад. Но когда подошел к открытой внутренней двери, заинтересовавшись, что же находится во втором помещении мастерской, Софи неожиданно вскрикнула:
— Эдвард!
Это звучало как предостережение.
Он резко остановился. Софи сильно побледнела.
— Вы не хотите, чтобы я туда заходил? Но ведь там тоже ваша мастерская?
Девушка, похоже, была не в состоянии произнести ни слова.
Теперь уже Эдварда всерьез охватило любопытство, потому что он в очередной раз понял — Софи что-то скрывает от него.
— А что там, в той части студии, Софи?
Девушка открыла рот, но ни звука не сорвалось с ее губ. Наконец она хрипло выдавила:
— Там… там незаконченные работы.
Эдвард просто не в силах был устоять. Он шагнул к двери, слыша за спиной тихий стон Софи. Но на пороге второй комнаты Эдвард замер, потрясенный до глубины души.
Очевидно, работала Софи именно в этой комнате. Эта часть мастерской оказалась меньше, но сильнее освещена — одна из стен представляла собой сплошное окно от пола до потолка. И здесь почти ничего не было, если не считать большого портрета, стоящего на мольберте в центре помещения, и маленького столика, на котором громоздились тюбики с краской, палитры и кисти всех размеров. Очень сильно пахло маслом и скипидаром.
— Боже!.. — прошептал Эдвард, зачарованный. Она написала его!
И это была потрясающая работа. Холст как будто дрожал от напряжения, от насыщенного цвета, и Эдварду показалось, что его изображение может в любой момент шагнуть прямиком в комнату.
— Неужели я и вправду такой? — услышал он собственный голос.
Софи не ответила.
Эдвард подошел к портрету ближе и снова замер. В работе жила такая сила, такая страсть, что Эдвард был ошеломлен. И в то же время его охватила радость. Он повернулся, чтобы посмотреть на Софи, но девушка отвела взгляд. Она отчаянно покраснела.
Эдвард принялся рассматривать портрет. Лицо и фигура выписаны подробно, объемно, но в то же время казалось, что Софи писала в ярости, ее кисть била по холсту коротко и уверенно, яркие краски трепетали… Но задний план неопределенный, это почти коллаж радужных тонов, в котором преобладают мягкие синие и желтые оттенки. Работа выглядела живой, яркой и роскошной. Она была радостной и полной надежд. И Софи изобразила Эдварда героем, а не тем испорченным человеком, каким он сам себя знал.
— Скажите что-нибудь, — попросила Софи.
Эдвард повернулся к ней, не находя слов. Наконец он выговорил:
— Но, черт побери, я совсем не герой.
Софи подняла глаза:
— Я написала вас таким, каким запомнила.
Эдвард снова повернулся к холсту и принялся рассматривать свое изображение, гадая, неужто в его глазах и в самом деле можно увидеть такое плутовство, и веселье, и понимание… Вряд ли он и вправду так интересен, и лукав, и тревожаще силен, как ей это показалось.
Но постепенно он понял: если Софи написала его таким, значит, она любит его.
Эдвард похолодел, медленно повернулся и уставился на девушку, сердце его забилось с опасной силой. Что ему сделать, чтобы эта страсть осталась лишь девчоночьим увлечением, школьным обожанием? Да и хочет ли он, чтобы все было именно так?
— Вы так на меня смотрите… — неуверенно проговорила Софи. — Вы потрясены?
Эдвард не сразу смог ответить. Он был в ужасе от собственных преступных мыслей. Да, он был потрясен, но не Софи тому причиной, а он сам.
— Да.
Она отвернулась.
— Я так и думала.
Эдвард подошел к ней, взял за руку.
— Софи… я потрясен, но это не то, что вы думаете. — Их взгляды встретились. Эдвард очень остро ощущал пальцы девушки в своей руке, ощущал близость их тел, ощущал трепет ее полуоткрытых губ. — Это большая честь для меня, Софи, — тихо сказал он.
Софи смотрела на него немигающим взглядом.
Эдвард понимал, что она работала над его портретом с огромной силой, с огромной страстью. И гадал, что будет, когда эта страсть прорвется в иной форме, в чувстве, в любви…
— Я потрясен, потому что никак не ожидал увидеть здесь свой портрет, и хотя я и не знаток искусства, все же вижу — это чертовски здорово!
Софи, все еще не отрывая от него глаз, судорожно вздохнула. Эдварду показалось, что между ними пронеслась пламенная вспышка, он почти увидел ломаную линию молнии…
— Вы только что закончили его?
— Да, утром.
— Вы работали над моим портретом прошлой ночью?
— Да. — Голос Софи звучал низко, хрипло. — Обычно мне нужно несколько дней, даже несколько недель, чтобы закончить работу маслом, но ваш портрет я начала вчера вечером и закончила к рассвету.
Эдвард стиснул зубы. Его тело охватил огонь. Он забыл о своем изображении на холсте, стоящем у него за спиной. Его руки коснулись плеч Софи. Она заметно вздрогнула, но не отпрянула и не сделала попытки сбросить его ладони.
— Софи, я более чем польщен, я счастлив.
Ее губы полураскрылись, когда он медленно привлек ее к себе.
— Эдвард… — прошептала она.
Он улыбнулся, скользя руками по ее худощавой, но крепкой спине, пульс Эдварда бешено бился в висках.
Софи нервно втянула воздух, когда он прижал ее к своему мускулистому, возбужденному телу. Его руки спустились ниже, к соблазнительным выпуклостям ее ягодиц.
— Расслабься, — прошептал он, склоняясь к ее уху. — Я собираюсь поцеловать тебя, Софи, и я хочу, чтобы ты расслабилась и получила удовольствие.
Из ее горла вырвался звук, похожий на рыдание, и она взглянула на Эдварда — на ее лице были написаны и желание, и отчаяние.
— Я не уверена, — с болью в голосе проговорила она. — Я не могу справиться со своим разумом…
Эдвард не понял ее слов и решил не раздумывать об этом — не сейчас. Не сейчас, потому что он почувствовал, как Софи тает в его руках вопреки собственным словам, а ее пальцы вцепились в отвороты его пиджака. Он на мгновение почувствовал, как ее мягкая грудь коснулась его, и все его тело отозвалось на это прикосновение, и его мужское естество напряглось, касаясь теплого, нежного живота… Обоих охватил жар, словно между ними непрерывно тек электрический ток…
— Это для тебя, Софи, только для тебя… — бормотал он, проводя губами по ее щеке. А потом коснулся ее губ, мягко и осторожно, и тут же нежность превратилась в бешеное желание.
Страсть охватила его так внезапно, что Эдвард оказался не в силах противиться ей. Он захватил ртом губы Софи, и та чуть не задохнулась, когда его язык ворвался внутрь. А Эдвард почувствовал, будто он вдруг взлетел на небеса, и впился в губы Софи именно так, как ему виделось в мечтах все эти дни.
И пока длился их поцелуй, язык к языку, его возбужденные, горячие чресла прижимались к бедрам Софи. Проникая языком в глубину ее рта, Эдвард словно хотел показать девушке, что он мог бы сделать своей плотью. Язычок Софи трепетал под его напором. Вдруг Эдвард, то ли застонав, то ли зарычав, неожиданно для самого себя сжал пальцами ягодицы Софи и изо всех сил прижал ее к своему паху. Он ожидал, что Софи попытается оттолкнуть его, испугавшись такой близости, но девушка даже не вздрогнула. Наоборот, она лишь с яростной силой ответила на его поцелуй. Эдвард услышал ее тихий стон.