Собственно, если следовать излагаемой здесь логике, то получится, что хорошее управление государством в современном смысле — обеспечивающее стабильность институтов, четко определенные права собственности, низкий уровень инфляции, свободные рынки, свободную торговлю, отсутствие вооруженных конфликтов, — в мальтузианскую эру либо не оказывало бы никакого влияния на материальный уровень жизни, либо только способствовало бы его снижению.
Предположим, например, что доиндустриальный король или император обложил бы всех экономически активных граждан подушным налогом, равным 10 % от среднего дохода. Предположим также, что по прихоти повелителя собранные в результате средства просто растрачивались бы на строительство дворцов, соборов, мечетей или храмов, на содержание армии или большого гарема. Невзирая на такое нерациональное использование, в долговременном плане этот налог никак не скажется на благосостоянии среднего жителя страны.
Чтобы убедиться в этом, снова обратимся к рис. 2.1. Учреждение этого налога будет равнозначно технологическому откату в экономике, выразившись в том, что нижняя линия сдвинется на 10 % влево. Первоначально, при существующей численности населения, доход на душу населения из-за налога сократится на 10 %, вследствие чего смертность превысит рождаемость. Но с течением времени доход, остающийся после уплаты налога, должен вернуться к прежнему уровню, и численность населения снова стабилизируется. В этот момент она будет существенно ниже прежней, позволяя всем получать доход, достаточно высокий для того, чтобы после уплаты налога оставшиеся у них средства были равны прежнему доходу до учреждения налога. Таким образом, в долгосрочном плане государственное вымогательство никак не скажется на благосостоянии или продолжительности жизни людей в мальтузианской экономике. Любые прихоти повелителя, окружающая его роскошь, бессмысленная растрата средств — все это в долгосрочном плане не будет стоить среднему подданному ничего! Точно так же никаких последствий не имели торговые ограничения и жесткие цеховые правила, препятствующие развитию экономики.
Соответственно, в 1776 году, когда было издано «Богатство народов», благосостояние английских граждан по-прежнему определялось мальтузианской экономикой, и любые призывы Адама Смита к ограничению налогов и непродуктивных расходов по большей части не имели смысла. Хорошее управление позволит стране разбогатеть лишь в краткосрочном плане, пока рост населения не восстановит равновесие[27].
Пока что мы рассматривали только действия правительства, изменяющие эффективные потребительские возможности общества. Помимо этого, правительство может непосредственно влиять на уровень рождаемости и уровень смертности. Войны, бандитизм и беспорядки увеличивают уровень смертности при данном уровне доходов (хотя в ходе войн зачастую больше людей погибало от эпидемий, чем от прямого насилия). Однако все факторы, повышающие уровень смертности, улучшают материальное положение общества. Поэтому на самом деле люди в материальном плане лишь выигрывают от «дурного» управления, хотя и за счет снижения ожидаемой продолжительности жизни. И наоборот, хорошее правительство — например такое, которое в качестве меры против неурожаев запасает зерно в общественных зернохранилищах, что время от времени практиковалось римскими императорами и в поздние периоды существования Китайской империи, лишь делает своих подданных более несчастными, снижая периодическую смертность от голода при заданном уровне материальной жизни[28].
Таким образом, по иронии судьбы взгляды классических экономистов и, в частности, Адама Смита, которых современные сторонники ограниченного государства считают своими интеллектуальными отцами, не имели особого смысла в том мире, в котором они выдвигались.
НЕРАВЕНСТВО ДОХОДОВ И УРОВЕНЬ ЖИЗНИ
Доиндустриальные общества различались по степени неравенства доходов. Судя по современным свидетельствам, сообществам охотников и собирателей было свойственно эгалитарное потребление. В подобных сообществах не имелось земли или капитала, чтобы ими владеть, в то время как в оседлых аграрных сообществах владение собственностью обеспечивало до половины всех доходов. Более того, сообщества охотников и собирателей отличались социальной этикой, требовавшей делиться с другими. Поэтому, например, удачливым охотникам приходилось отдавать часть добычи своим менее удачливым соплеменникам.
Напротив, аграрным сообществам с древнейших времен было присуще серьезное неравенство. Самые богатые члены этих сообществ могли распоряжаться средствами, в тысячи раз превышающими средний доход среднего взрослого мужчины. Ту роскошь, в которой жили такие аристократы, как английский герцог Бедфорд в 1798 году, и представить себе не могли работники, трудившиеся в его обширных поместьях.
Мальтузианская модель не принимает в расчет распределение доходов. Однако по аналогии с приведенной в предыдущем разделе дискуссией о налогах и уровне жизни мы можем прийти к выводу о том, что уровень неравенства практически никак не сказывался на уровне жизни основной массы населения — безземельных работников. Чем равномернее распределялись земельная рента и доходы с капитала, тем в большей степени они просто растворялись среди массы населения. Если же эта рента, наоборот, присваивалась аристократической элитой, как происходило во многих доиндустриальных обществах, то это практически не влияло на положение остальной части населения. Таким образом, если неравенство не могло увеличить благосостояние медианного человека в мальтузианском мире, то оно могло повысить средний доход на душу населения, повышая доход класса собственников.
Так, вполне возможно, что средний доход на душу населения в Англии, Франции или Италии в 1800 году был выше, чем у первобытных охотников. Но, с другой стороны, этот более высокий доход являлся результатом большего неравенства по сравнению с древнейшими обществами, притом что неравенство могло обеспечить повышение дохода на душу населения лишь в ограниченной степени. Если земельная рента и доходы с капитала составляют до половины всех доходов в оседлых аграрных обществах, то экспроприация этих доходов элитой удваивает доход на душу населения по сравнению с состоянием полного неравенства.
В итоговой табл. 2.2 приводятся все «блага» и «пороки» мальтузианского мира. Однако данные факторы зачисляются в ту или иную категорию лишь исходя из того, повышают они или снижают материальный доход на душу населения[29].
ТАБЛИЦА 2.2. Мальтузианские «блага» и «пороки»
НЕОЛИТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И УРОВЕНЬ ЖИЗНИ
Великим экономическим водоразделом доиндустриальной эры стала неолитическая революция: переход от сообществ охотников и собирателей к сообществам с экономикой, основанной на земледелии и животноводстве. Антропологи и археологи издавна дискутируют о том, какое влияние неолитическая революция оказала на уровень жизни: многие полагают, что сельское хозяйство привело лишь к его снижению. Джаред Даймонд даже утверждает, что «…будучи вынуждены выбирать между ограничением численности населения и попытками увеличить производство продовольствия, мы выбрали последнее и получили голод, войны и тиранию»[30].
Эмпирические данные не позволяют дать однозначный ответ. В главах 3–5 мы увидим, что в целом уровень жизни в самом широком смысле, включая уровень потребления, свободное время, ожидаемую продолжительность жизни, после распространения оседлого земледелия действительно снизился, но при наличии значительных различий между разными земледельческими сообществами. В следующих главах мы узнаем, что это скромное снижение было вызвано тем фактом, что уровень рождаемости в сообществах охотников и собирателей и в оседлых аграрных сообществах, скорее всего, был одним и тем же, а уровень смертности при данном доходе несколько различался. Способность оседлых аграрных сообществ накапливать запасы пищи, обеспечившая выживание в периоды неурожая и, соответственно, уменьшавшая уровень смертности, приводила к снижению уровня жизни. С другой стороны, возрастание смертности от болезней, вызванное повышением плотности населения, способствовало росту материального уровня жизни. Итог совместного действия этих факторов невозможно предсказать заранее. Поэтому влияние перехода к оседлому земледелию на уровень жизни в мальтузианском мире по своей природе носит неоднозначный характер.
27
В главе 5 объясняется, что зажиточность Англии в ХVIII веке, вероятно, в большей степени обеспечивалась плохим состоянием личной гигиены, нежели достижениями политической экономии.
28
Китайские власти в XVIII веке регулярно выдавали бедным зерно из государственных зернохранилищ: Will and Wong, 1991, p. 482–483.