— П-письмо? — выдохнула Мария.
— Письмо? — повторила Лиза.
— Письмо, — подтвердил Никодим. — Сейчас узнаем, кому оно написано. Теперь оно все равно наше, прочитаем…
Он снял его со все еще теплой лапки птицы и держал в руке. Он хотел продолжить свою мысль о том, что всякое письмо в голубиных лапах обычно не бывает простым и случайным…
— Погодите! Постойте! — услышали они крик и обернулись.
Севастьяна бежала через поле, сорвав шляпу, которую трепал в ее руке ветер, пытаясь вырвать и унести с собой неведомо куда. Ленты развевались.
— Я знаю, чей это голубь… — Она тяжело дышала. — Никодим, дай мне письмо.
Он протянул ей письмо.
— Ты прямо сама как сокол. Налетела на нас… Подавай ей добычу. — Он засмеялся. — Ладно, бери, тебе будет.
Севастьяна протянула руку и взяла письмо.
Вот оно, письмо, о котором рассказала ей Анна. Она примчалась к ней на рассвете с такой новостью, от которой у Севастьяны волосы встали дыбом. Ее ночные мучительные мысли как будто стали явью. Страхи вернулись, они не были теперь густым месивом догадок, но обрели угрожающую ясность и стройность.
— Вот спасибо так спасибо, Никодим! — горячо благодарила она, пряча письмо в карман юбки.
— Севастьяна, можно подумать, что письмо — тебе, — засмеялась Мария.
— Мне, мне и есть. — Потом решительным тоном добавила: — Ясному мое большое спасибо. — Она посмотрела в сторону сокола, который наслаждался победой. Перья летели по ветру в разные стороны. — Я хочу одарить его, — сказала она и вынула из кармана ассигнацию, давно припасенную для подобного случая.
— Чем же ты его хочешь одарить? — поинтересовался Никодим.
— Ты сам разберешься, — махнула Севастьяна рукой. — Ты лучше знаешь его вкусы, — сказала она, засовывая поглубже в карман черной юбки бесценное письмо. — Я хочу, чтобы вы оба остались довольны.
— Ох, Севастьяна, ты что-то поймала такое… — Никодим качал головой, разворачивая деньги.
— То самое, что мне сейчас нужнее всего. Да не только мне. Потом расскажу. — Она подмигнула Никодиму, зная, как он к ней относится. По-особенному.
Севастьяна посмотрела на сестер.
— А теперь пошли со мной. Есть разговор.
Женщины простились с Никодимом, оставив его наедине с Ясным.
Сестры смотрели на необычно бледное лицо Севастьяны, на ее непокрытую голову.
— Сейчас мы пойдем к вам домой, — говорила она. — Вы соберете вещи и все поедем ко мне.
— Куда-а? — хором спросили они. — Зачем?
— Затем, что так надо.
Две пары зеленых глаз замерли на Севастьяне. Они требовали объяснения. Но она не собиралась ничего объяснять.
— Тебе про это написали в письме? — насмешливо спросила одна.
— Ага. Скорее, скорее.
Они молча и поспешно дошли до дома.
— Берите все самое нужное. — Севастьяна не хотела, чтобы в этом доме случилось что-то, от чего всколыхнулся бы весь город. Чтобы о Финогеновых болтали по всему северу. Незачем Федору такая слава, потому что она падет тенью и на память Степана, и на нее самое, и на воспитательный дом.
Мария чувствовала, как сердце ухнуло и замерло. Ощущение опасности… Она взглянула на беременную сестру — как она?
И увидела, как руки женщины метнулись к животу: такой понятный жест матери — защитить младенца в своей утробе.
— Скорее, — приказала Севастьяна, желая побыстрее выбраться вместе с сестрами отсюда, чтобы больше не думать ни о чем. — Моя коляска у дверей.
— Что нам брать? На долго ли рассчитывать?
Но другая сестра подняла руку, призывая подчиниться, и по примеру Севастьяны что-то кидала в саквояж, чтобы своим примером заставить всех делать то же самое.
— Нет времени. После… — сказала Мария, она запомнила слова Федора о том, что всегда можно положиться на Севастьяну. Тем более что и в письме он подтвердил это снова.
Они выскочили из дома — Севастьяна, отягощенная узлами, и сестры с саквояжами в руках, — подбежали к коляске.
22
Севастьяна гнала лошадей по немощеным улицам. Дождей еще не было. Из-под копыт летела пыль, оседая на ее потном лице.
Она остановила лошадей возле заднего крыльца воспитательного дома.
— Приехали, — объявила она, поворачиваясь к сестрам. — Милости прошу, будете моими гостьями.
Сестры переглянулись и вышли из коляски. Все то же небо над головой, все та же река Лала перед ними, но все иное. Дом Финогеновых стоит будто на острове: ни перед ним, ни за ним, ни сбоку — ничего. Так задумал дед Финогенов, поддержал его Степан, отец Федора. Как объяснял сам Федор, они оставляли место для домов потомков Финогеновых, чтобы селились они друг с другом рядышком. Но пока что-то не выходит.