— Как хорошо, что ты не взяла грех на душу, Анна. — Севастьяна посмотрела на нее. — Вот награда тебя и нашла.
— Анна, выходит, мы дороже отца твоего ребенка? — спрашивали сестры.
— Ребенок дороже всякого мужчины, — не задумываясь сказала Анна. — Я это поняла, когда сама понесла. А ребенок Федора Степановича разве чем-то виноват? Почему же они захотели сделать его наживкой, чтобы поймать кучу денег?
Сестры молчали.
— Мудро, Анна, — сказала Севастьяна. — Хотя самой мне не довелось выносить дитя, но ты рассуждаешь правильно.
— А почему, Севастьяна? — вдруг осмелилась спросить Анна.
— Не было в моей жизни того, кто мог бы стать им отцом.
— Но разве не удел женщины — рожать?
— Это как посмотреть, кому какой удел, — ответила Севастьяна. — Люди разные, и жизнь — тоже. Моя жизнь — только моя, и больше ничья.
— А… Как же… говорят, есть обязанность перед Господом — женщина должна дать жизнь… Иначе нить прервется. — Анна сама не знала, почему и зачем сейчас вступает в этот разговор. Но слова соскакивали с губ будто без ее ведома.
— Если Господь захочет ее прервать, то она прервется. Говорят, в каждом роду бывает тридцать три поколения. Мой род очень древний. Может, на мне весь кончился, может, мое поколение и есть тридцать третье.
— Значит, после тебя никого не останется? — не отступала Анна.
— А воспитанники? Разве не моими мыслями и умениями они напитаны? — Севастьяна засмеялась и окинула всех сидящих за столом гордым взглядом.
— Как же им повезло, — прошептала Анна. — А… если я…
— Нет, Анна, — прервала ее Севастьяна и предупреждающе подняла руку. — Ты не сдашь ребенка к нам в дом. Он не подкидыш. Напротив, ты заберешь у нас Софьюшку. Сама сказала. Между прочим, Софьюшка у нас не голь перекатная, хоть и произошла от Анисима. Она у нас с приданым.
— Ты про дом, который отписал ей Анисим? — спросила Анна.
— Не только про него. Недавно обнаружилось, что девочке по линии матушки-покойницы полагается дом неподалеку от Кукарки. Чем тебе не место для жизни, Анна?
— Да что ты говоришь, Севастьяна, — прошептала она. — Возможно ли поверить?..
— Ты будешь ей вместо матери. Ребенок, которого ты родишь, станет ей кровным братом или сестрой. Вот как иногда складывается жизнь. Складно, верно? Хотя поначалу кажется, что вовсе нет. — Она вздохнула. — Зависит от того, как на эту жизнь посмотреть.
— А что будет с нами, а? — Лиза устремила зеленый взгляд в лицо женщины.
— Не прожги на мне дыру, девочка, — засмеялась она. — Так смотри на Федора Степановича, ему понравится.
— А мне на кого так смотреть? — подхватила Мария, изображая Лизу.
— А ты, Лизавета, на своего избранника.
— Избранника? — Она вспыхнула. — Но его…
— Его пока нет рядом. Да, пока нет, — повторила Севастьяна, — нет возле тебя. Но он уже есть. Он давно родился на свет и ждет тебя.
— Как я его узнаю?
— Кровь подскажет.
— Кровь?
— Да. Когда ты его увидишь, то кровь, которая течет из твоего сердца, ринется обратно в сердце и оно зайдется. Тебе покажется, что сердце остановилось. Значит, это он.
— А откуда ты знаешь? — Глаза настоящей Лизы тоже излучали зеленый свет, но он был более сдержанный. — Ведь ты…
— Нашла и потеряла, — бросила Севастьяна.
— Но как? Почему? Ты никогда нам раньше не рассказывала.
— Это моя тайна.
— А ты можешь раскинуть пасьянс?
Севастьяна пристально смотрела на беременную сестру. Так кто же это на самом-то деле? Велико было искушение раскинуть карты и спросить их… Но она посмотрела прямо в глаза ей и сказала:
— Нет, Мария. Я раскинула тебе его в прошлую весну. Он сошелся.
Ни один мускул не дрогнул на лицах сестер. Как хорошо держатся, похвалила Севастьяна. Так могут держаться только женщины, которых соединяет любовь. А не только рождение в одной утробе.
— А самовар-то наш заскучал. Кому чаю? — спросила хозяйка.
— Всем! — отозвались сестры.
Праздник продолжался.
Весь следующий день Мария и Лиза спали. Они пришли в себя только к вечеру. Севастьяна не отпустила их домой, и они остались.
Сейчас Мария стояла возле окна и всматривалась в густеющий сад. Он дышал весной, как все живое способно ею дышать. Это дыхание окутало кусты и деревья, мир за садом, который скрылся в вечернем тумане.
Она прикрыла глаза — если туман теперь повсюду, нечего даже стараться разглядеть хоть что-нибудь. Но, к своей великой радости, Мария увидела под прикрытыми глазами Федора, она так явственно увидела его, что глаза ее распахнулись.