Через год снова вышла на работу, отдав дочку в ясли.
После годичного заточения с малышкой в четырех стенах своей комнатушки на Обводном канале, была рада вырваться в большой мир.
В лаборатории произошли небольшие изменения. Прежде всего, смещен со своей должности наш «Андропов». То ли сыграл злую роль его непростой характер, то ли администратор не поспевал за техническим прогрессом. К семидесятым годам атомные подлодки заметно потеснили дизельные, и, как следствие, усложнились задачи, связанные с обесшумливанием лодок. Теперь лабораторию возглавлял новый шеф. Открытый, демократичный, чуткий ко всему новому – назову его здесь Новатор – он прислушивался к мнениям сотрудников и нацеливал их на новые перспективы. Парк приборов лаборатории пополнился компактной зарубежной вычислительной машиной, хранящей информацию на перфолентах. Я сразу заинтересовалась маленькой ЭВМ, даже написала программку для нее, но закрепиться при машине не удалось, поскольку ее уже обслуживали два человека, и третий уже был лишним.
Помимо обновления технологии исследований, Новатор держал в поле зрения и общественную жизнь лаборатории. Именно при нем начала выходить к общенародным праздникам гигантская стенгазета. Эта газета заменила скромные информационные листки, выходящие раньше.
Когда я вернулась на работу из декрета, Маринка уже активно сотрудничала с новым органом печати. Сама она ничего не писала, но ее общительная натура помогала ей теребить других, требовать статейки о рабочих делах и текущих мероприятиях. Я тоже вскоре вошла в редколлегию, уже как пишущий автор. Готовая газета занимала в коридоре пространство в широкое окно и была украшена забавными рисунками, разбивающими монотонный ряд «заметок». Оформлял ее профессиональный художник, молодой, но бородатый. Художник числился по тарифной сетке тоже инженером, хотя в его обязанности входило только рисование – требовались плакаты, демонстрирующие успехи лаборатории всяким комиссиям, и, в последнее время, добавилось оформление предпраздничной стенной газеты. В его каморке и собиралась перед выпуском газеты наша редколлегия. В ней активно работал еще один сотрудник, некий N. Он так же слегка рисовал и писал короткие остроумные заметки, подтолкнув и меня к сатире и юмору. А я быстро освоила жанр – вроде бы пишешь ни о ком конкретно, а всем понятно о ком. И вскоре мои опусы, размером в две-три машинописные странички, стали изюминкой нашей газеты – в день ее выхода перед статьей всегда кучковались читатели.
Однажды мы с Маринкой чуть не поссорились по поводу оценки нашей общественной деятельности профсоюзным органом. Ее наградили редкостной экскурсионной поездкой в старинный городок, а мою персону вовсе не заметили. Помню тот разговор с подружкой. Она, привычно оживленная, по-прежнему рыжеволосая – в то время молодые женщины волосы не красили – подбежала ко мне в коридоре и объявила:
– Галочка, ты не обидишься? Мне выделили профсоюзную путевку на экскурсию, как награду за работу в редколлегии.
– А для меня не нашлось еще одной? – сохраняя невозмутимый вид, отозвалась я.
– Вторую путевку отдали N., – она назвала фамилию третьего члена редколлегии.
Стою озадаченная. Старший научный сотрудник N. – тоже человек достойный, наделен всяческими талантами и работает в институте втрое дольше, чем суммарно мы с Маринкой. Так что крыть нечем. Да и не только меня обошли, но и художника.
– Вы вдвоем поедете?
– Получается так, – радостно заулыбалась Маринка и, понизив голос, добавила. – Понимаешь, Галочка, он симпатизирует мне и к тому же разведен!
– А как же Вадик?
– Что Вадик? Ему ни жена, ни я не нужны. Он последнее время совсем с катушек съехал, почти не просыхает.
Разговор окончился мирно, хотя легкий осадок в душе остался. Тогда я впервые подумала о том, сколько привходящих обстоятельств влияет на распределение призов.А Вадик, с таким пренебрежением отринутый Маринкой, вскоре вляпался в скверную историю. Он всегда небрежно относился к порядку ведения секретных записей, и неизбежное случилось: потерял служебное письмо с грифом «совсекретно». Не отдал вовремя в отдел хранения, куда-то сунул вместе с черновыми бумажками. А возможно, вынес во внутреннем кармане за проходную, чтобы поработать дома, и потерял. И дальнейшая судьба письма покрыта мраком. Может, сушеную воблу на том листке мужики у пивного ларька разделывали, а может, и чужестранный агент где подвернулся. Хотя маловероятно, чтобы агенты на такие случайности ставку делали.