Я читала о таком на форумах молодых мамочек. Внешние проявления бывают разные, но есть характерные признаки — острое чувство бессилия и собственной ущербности, бессмысленности происходящего, нервозное отчаяние...
Так что, вполне возможно, этот эмоциональный взрыв — начало послеродовой депрессии. На фоне краха нашей с Владом семейной жизни.
И если я не найду способ обеспечить себе психологически комфортную обстановку — подальше от всего того, что устроил мне муж, — то у меня и моего сына будут проблемы. Большие проблемы.
Сейчас между нами какое-то напряженное затишье.
Владан приходит ко мне и сыну каждый день. Часто звонит и пишет, присылает приятные маленькие подарки с красивыми посланиями... словом ведет себя так, как это было до его измены. Как будто между нами ничего не случилось. И мне больно видеть ту самоуверенную невозмутимость, с которой он держится. Похоже, Князев даже не сомневается, что легко оставит позади то, что натворил.
Считает, что всë под контролем...
Первое время я постоянно опасалась, что он начнет активно тормошить меня и науськивать разных суперспециалистов в попытке справиться с моей «амнезией» и неразговорчиво-отчужденным состоянием... но ничего подобного не произошло. Он вдруг перестал на меня давить от слова совсем. Хотя я уверена, что эта подвешенная ситуация вряд ли его устраивает, судя по тем нетерпеливо-пронзительным взглядам, которые периодически ловила на себе.
Как же мне сейчас не хватает близкого человека рядом! Такого, с которым можно поговорить обо всëм и посоветоваться...
Но, увы, с матерью я никогда и ничего не обсуждаю по своей инициативе. Слишком уж мы с ней разные. А настоящей подруги, которой хотелось бы прям душу открыть, никогда не было. Обычные подружки не в счëт.
Мне по жизни всегда было нелегко открываться людям. А если и бывали попытки быть общительной и откровенной — то знакомые меня часто поднимали на смех. Хихикали — вроде бы в шутку, но как-то... с подколками, что ли. Называли наивной, глупенькой или вот как Эльвира с работы — блаженной.
Я вообще не понимаю, что Князев во мне нашел при первом знакомстве.
Ну да, приятное лицо, выразительные глаза. Но фигура была обычная, а остроумия, кокетливости или заводного веселья — кот наплакал.
Тяжело вздыхаю и, умывшись, прячу свое мокрое непривлекательное тело в халат. А потом в кармане рука вдруг нащупывает бумажку. Кажется, это от пожилой санитарки Люси.
Как хорошо, что я о ней вспомнила!
Торопливо возвращаюсь в свою палату за телефоном. Маленький Василëк тихонько сопит в своей медицинской кроватке на колесах. Ему уже дня три как разрешили ночевать вместе со мной, и выглядит он значительно лучше, чем в день своего рождения. Личико разгладилось, цвет кожи уже кажется не пятнисто-красным, а приятно-румяным.
Чтобы не разбудить его, хватаю мобильник и выхожу в коридор, к темному окну.
— Алло... Люся? — тихо говорю в трубку, когда слышу ее голос. — Это Даша из роддома. Вам удобно сейчас поговорить?
— Конечно, Дашенька, — обеспокоенно отвечает Люся. — И выслушаю, и помогу, ежели смогу чем! Каждый день вспоминаю тебя, всë переживаю, как ты. Хотела навестить, да сказали мне, что никого постороннего к тебе пропускать не велено... и записочку передать отказались.
— Мне ничего не говорили об этом, — растерянно моргаю я.
— Так муж твой страху на всех нагнал, — поясняет бывшая санитарка. — И Александр Леонидыч наш бушует теперь, на всех злобу вымещает. Грозится в порошок стереть любого, кто косо на тебя лишний раз посмотрит. Дежурная по секрету шепнула мне, что главврач сейчас рассматривает вопрос о его понижении с должности заведующего...
— Ясно, — морщусь неприязненно. — Знаете, проблемы Александра Леонидовича мне сейчас хочется обсуждать меньше всего.
— Тогда и не будем. С мужем-то решила чего? Поговорила-таки, надумала?
— Нет. Разве в этом есть сейчас смысл? Он изменил... — я стискиваю зубы, стараясь, чтобы голос дрожал не так сильно. — Потом уверял, что это ничего не значит, и требовал забыть... а как только я родила, побежал с ней любовное гнездышко устраивать. Своими ушами слышала, когда он с ней... ворковал... по телефону... Так что же хорошего даст наш разговор, кроме новой порции вранья?! Не хочу этого... Не хочу эти отвратительные эмоциональные качели! Но и жить так, держа всë в себе, я больше не могу, Люся...
Слышу в трубке тихий вздох — такой теплый и понимающий, что мне становится немного легче. И не так одиноко на душе.
— Ох, девочка, — говорит Люся, — к психологу бы тебе! И в тихое спокойное место. Может, погостить куда уехать отпросишься у мужа? К матери, к тете или еще кому. Если скажешь, что на время, то глядишь, и отпустит. Поживете врозь, эмоции улягутся... время-то лечит, говорят, как-никак.