— Все это, конечно, хорошо, но сколько времени уходит на написание романа? Месяц, два, год?
— Значит, так, слушай меня. Существует два основных типа писателей: первые — прирожденные рассказчики, вторые — словно режут по камню, как, например, Борхес, который был одним из лучших в своем направлении. Я из породы рассказчиков. Твой вопрос весьма интересен. Сколько нужно времени, чтобы создать роман? Я и сам не знаю… Зависит от того, что это за роман, или еще от твоего повествовательного дара, а также от того, насколько хорошо ты владеешь материалом, какое у тебя здоровье, есть ли свободное время и не должен ли ты отрываться на другие занятия. Как видишь, на скорость работы влияет множество самых разных факторов. В данном случае у меня есть преимущества: я здоров, обладаю достаточным количеством времени и хорошо знаю тему. Однако я весь издерган и страдаю бессонницей. Одна только мысль о том, что моя посылка потерялась, приводит меня в ужас.
Он задумался на несколько секунд. Я докурил, кинул окурок на пол и растоптал его носком ботинка.
— Достоевский за двадцать пять дней написал «Преступление и наказание» и четыре недели диктовал «Игрока» своей машинистке Анне Григорьевне Сниткиной, двадцатилетней девушке, на которой он в итоге и женился. А Сименон… в его мемуарах говорится, что он никогда не тратил больше месяца на написание любой из своих историй о Мегрэ… А один раз он на спор за три дня сочинил роман, сидя в отдельном кабинете в кафе «Флора» в Париже… Конечно, это было в эпоху сюрреализма… Стивенсон тоже был очень быстрый.
— Подожди минутку, наше время кончается, а я должен еще у тебя кое-что спросить. Забудь про романы и ответь мне. Я вчера встретил Луэнго в кафе «Хихон», и у меня создалось впечатление, что он тебя просто ненавидит. Ты чем-то ему насолил?
— Что значит я ему насолил? Ну да, конечно, я много чего про него писал, это страшный лицемер.
— Хуанито, есть в этом деле еще что-нибудь, о чем ты умолчал? Существует единственная улика против тебя — дневник бедной девочки. И это меня удивляет. Луэнго не может быть настолько глупым. С чего они вообще взяли, что я мог быть твоим сообщником?
— Как-то раз Лидия рассказала мне, что боится за свою жизнь, она думала, что ее преследуют. Я попытался ее успокоить, сказав, что у меня есть оружие, мой пистолет, и я могу помочь ей. И что у меня есть друг, которого я могу попросить защитить ее. Это ты, Тони. О чем она тотчас написала в своем дневнике. На самом деле я всего лишь похвастался тем, что у меня есть такой друг, как ты. Отсюда, основываясь на ее записях, они решили вывести целую теорию о твоем соучастии в преступлении, Тони.
— Я в жизни не был знаком с Лидией, вопреки всем тем глупостям, которые она писала в своем дневнике.
— Мы оба знаем это — ты и я. А она к тому же была уверена, что однажды ты распустил руки. По крайней мере, так написано в дневнике.
— Непонятно, как ей вообще подобное могло прийти в голову.
Дельфоро пожал плечами. Потом спросил:
— Что ты думаешь о Гадесе, Тони?
— Он очень умный. И кажется, честный. Ты его видел еще раз?
Дельфоро вместо ответа отрицательно покачал головой. Потом провел рукой по жидким волосам на макушке. Но так и не успел мне ответить. В стальную дверь коротко постучали, и я подошел к выходу из камеры. Хуан умоляюще сложил руки на груди:
— Тони, найди пленки, прошу тебя. Я должен выйти отсюда, я больше не могу здесь находиться.
— Сделаю все от меня зависящее.
— Тебе стоит поторопиться, пока меня не убили.
— Что?
— Да, меня прикончат, и это произойдет здесь, в тюрьме. Скорее всего, моя смерть будет замаскирована под самоубийство или несчастный случай — к примеру, я разобью себе голову, поскользнувшись в душе, или погибну в драке с другими заключенными… Это очень легко сделать, пока я сижу здесь. Только тогда их дела не станут достоянием публики. Я все знаю, Тони. Все.
— Ты преувеличиваешь, Хуанито. Не говори ерунды.
— Нет, не преувеличиваю. Я сказал: найди записи или меня убьют.
— Ты параноик! Неужели ты серьезно все это говоришь?
В дверь заглянул Фаустино:
— Прошу вас, сеньор Дельфоро, у меня будут неприятности.
Хуан порывисто меня обнял. Я вышел из камеры, и Фаустино захлопнул дверь за моей спиной.
— Вы должны покинуть это место до того, как заступит другая смена, вы ведь понимаете о чем я, да? Не хочу, чтобы остальные вас увидели. Тут у нас не принято давать никому особых привилегий.
— Да, конечно. Не волнуйтесь.