- Разрешите посмотреть, как вы рисуете? - незнакомец был сама вежливость. Кате вовсе не хотелось, чтобы кто-то наблюдал за её старательной, но зачастую наполненной беспомощными попытками, работой. Но и отказать такому милому человеку было трудно.
Стоя за Катиной спиной, незнакомец внимательно следил за тем, как она открывает альбом, берет остро заточенный твёрдый карандаш, начинает штриховать тени.
- Где же я его видела? Ну, где? - думала Катя, нанося графитовую решётку на лист. Большие раковины век, тёмные, будто обугленные губы, нездоровая бледная кожа щёк тяжело больного человека.
- Здесь надо темнее, - смуглый палец упёрся в скулу человека на рисунке. - Хорошо бы углем, но у вас, конечно, нету.
Незнакомец почти вырвал у Кати карандаш, ставший удивительно хрупким в его смуглой ручище, и сам принялся за рисунок. При этом он повернулся к Кате вполоборота. И тогда она, наконец, вспомнила.
Вакх в белой тунике с лавровым венком на непокорных кудрях, сжимающий в руке гроздь винограда. Кисти великого скандального Итальянца, жившего более четырёхсот лет назад. Жемчужина выставки, которая проходит сейчас в соседнем зале.
Ещё не веря себе, Катя вскочила, чуть не опрокинув складной стульчик, и рванулась по проходу. Протолкалась сквозь бурлящую толпу и чуть не влетела носом в покрытое тончайшей паутиной кракелюров полотно. Нет, она не ошиблась. Больной Вакх, в котором художник изобразил себя, страдающего от малярии, и кареглазый незнакомец в зале были одно лицо. Копия. Однояйцовые близнецы. Только один завернут в обнажающее руки белое полотно, а другой - в шерстяном пуловере поверх синей рубашки. Как такое может быть?
Катя открыла было рот и отправилась выяснять правду у незнакомца, но он уже был рядом, сильно сдавил руку чуть выше локтя.
- Тс-с-с. Тихо, Катя. Пойдём в музейное кафе, поговорим.
***
В только что открывшемся кафе народа было немного. Катя попросила чашку чёрного кофе и миндальное пирожное. Её спутник не взял ничего. Зашагал, не оглядываясь, к столику в дальнем углу. Кате ничего не оставалось, как последовать за ним.
Положив подбородок на сплетённые пальцы, незнакомец молча смотрел как Катя дрожащими руками, позвякивая ложечкой о края чашки, размешивает сахар. Девушка не выдержала первой, спросила требовательно:
- Ну, рассказывайте же! Откуда такое сходство? Вы - пра-пра-правнук великого мастера?
Тот снисходительно улыбнулся.
- О чем вы говорите, carina? Я - он и есть.
Катя подавилась кофе и закашлялась. Пузырясь, потекла по подбородку коричневая слюна.
- В каком смысле? Мастер умер четыреста лет назад! Только не говорите, что вы его новое кармическое воплощение! Все равно не поверю!
- Ох, какая боевая signorina! Вы мне определённо нравитесь! Нет, я не воплощение, ещё чего не хватало. Я - fantasma. Призрак умершего человека.
- Но призраков не бывает! - Катя хлопнула ладонью по столу. - Вы все врёте. Я ухожу!
Она резко встала, готовая немедленно уйти от этого странного и явно ненормального человека.
- Сядь! - рявкнул незнакомец.
Катя неизвестно почему послушалась, присела на край сиденья.
- Смотри!
Художник накрыл рукой Катину чашку, и замершая девушка увидела, как сквозь ладонь просвечивают белые фарфоровые стенки и чёрная лужица кофе посредине.
- А как...
- Смотри ещё, - оборвал её незнакомец. Потянулся к плечу девушки. Смуглые пальцы, не встретив преграды, вошли в ничего не почувствовавшую Катину плоть.
- А почему...
- Прекрати блеять и слушай, - рассердился тот.
И Катя стала слушать.
Если верить полупрозрачному духу, все было очень просто. До невозможности. Если талантливому живописцу удавалось, вложив в работу всего себя, весь свой талант, проникнуть во внутреннюю сущность модели и отразить её на портрете - после смерти душа натурщика навечно растворялась среди красок полотна, уже неотделимая от него. Призрак не был привязан к холсту, но чем ближе он находился к картине или рисунку, тем материальнее был. А чем дальше он удалялся от холста, тем слабее становилась его вещественность, пока у духа не оставалось никакой телесной оболочки. Существовать без тела, не имея возможности прикоснуться, вдохнуть аромат, услышать, было мучительно, поэтому призраки старались как можно больше времени проводить рядом с картиной. За четыреста лет Художник смертельно устал от такой нежизни. И потому у него есть просьба.
- Какая? - прошептала поражённая услышанным Катя.
- Ты должна нарисовать мой портрет. Но только лучше, чем нарисовал я. Тогда моя душа переместиться на новый холст. И ты его сожжёшь. Пропадёт картина - наконец, успокоюсь и я. Сама понимаешь, сжечь картину Великого Мастера, находящуюся в музее, практически невозможно, а холст никому не известной студентки - никаких проблем.