Она поднималась по лестнице держась за расшатанные перила. Шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать – нет, никогда! В двенадцать часов отходит автобус, она уедет отсюда. «Почему бы нет? В самом деле, почему бы и нет?» Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре… «В самом деле, почему бы и нет?»
В одиннадцать часов Чарли вошел в комнату Ольги. Чарли был высокий, широкоплечий, и, встав на пороге, он загородил собой узкую дверь. Он молча глядел на Ольгу, и его широкое, скуластое лицо сердито морщилось.
Потом он мотнул головой. – Пойдем. Они уходят.
Ольга круто повернулась, прислонившись спиной к кровати.
– Что с тобой? – спросил он. – Это еще что за фокусы? Почему ты не выходишь?
Ольга отвернулась от него. – Им моя помощь не требуется, – сказала она. – И без меня разойдутся.
– Что? – Он нагнул голову, приставив ладонь к уху. – Что ты говоришь?
Ольга вдруг загорелась злобой. Она была вне себя от ненависти, которая всякий раз вспыхивала в ней, когда Чарли не мог с первого раза расслышать ответ. – Что? – сказала она и нагнула голову, со злостью передразнивая его. – Что ты говоришь?
Чарли нерешительно молчал. – Что с тобой такое? – спросил он. – Неужели ты не можешь оказать уважение папе?
Ольга молчала, стиснув губы.
– Пойдем. Мама тоже уходит. Она будет ночевать у дяди Радича.
Ольга не двинулась. Лицо у нее горело. Если он будет стоять здесь, она скажет ему: «Идиот! Идиот! Глухой идиот! Тупица! Понадобилось тебе работать на гвоздильном заводе!»
Чарли опять заговорил.
– Хорошо, – крикнула она, – Я иду. Слышишь или нет? Иду!
Она шагнула к двери.
Чарли взглянул на кровать. – Что ты здесь делала? – спросил он. – Зачем это тебе понадобилось укладывать чемодан?
– Не лезь не в свое дело.
Она вышла из комнаты.
Чарли еще раз взглянул на чемодан и вышел следом за ней.
Пастор уходил последним. Миссис Баковчен предложила ему на прощанье стакан вина. Он выпил и благословил ее, бормоча слова утешения. Миссис Баковчен расплакалась. За эти дни она сильно постарела. Сейчас, когда лицо ее морщилось от плача, а худая спина горбилась, она была похожа на старуху.
Дядя Радич подал ей пальто. Пастор взглянул на часы, тихонько вздохнул и вышел.
Чарли нагнулся к матери, стараясь утешить ее, и поправлял пушистую шаль, которую она накинула на голову. Она плакала, прислонившись к нему. Он неуклюже ласкал ее, поглаживая по спине своей большой рукой. Потом она поцеловала Ольгу. Ольга стояла, не двигаясь, сжав губы, глаза у нее были сухие.
Мать и дядя Радич вышли.
В комнате стало тихо. Потом внизу, пофыркивая, промчался автомобиль. Ольга повернулась и пошла к себе. Чарли бессмысленно смотрел на нее, потом рука его судорожно дернулась, и он бросился следом за Ольгой.
Она стояла у кровати и укладывала вещи в чемодан.
Он встал в дверях. Ольга видела его, но продолжала укладываться. Он смотрел на нее, кусая губы, морща лоб, потирая пальцами ногу. Потом он быстро шагнул вперед. – Что ты делаешь? – спросил он.
Ольга промолчала.
– Что ты делаешь?
Она повернулась к нему. – Я уезжаю.
– Что?
Она крикнула: – Я уезжаю!
– Куда?
– Не знаю.
– А когда ты вернешься?
– Я не вернусь.
Минуту он стоял молча и тяжело дышал. Потом закричал на нее: – Ты сошла с ума! Что это за разговоры? Куда ты уезжаешь? Что с тобой сделалось?
Ольга злобно взглянула на него. – Я уезжаю в Нью-Йорк. Я не вернусь сюда. Я уезжаю сейчас. Сию минуту.
Он молчал, затаив дыхание от бешенства. Потом схватил ее за руку: – Что с тобой?
Она рванулась в сторону и высвободила руку.
Они молчали, яростно глядя друг на друга. Потом лицо Чарли исказилось болью, и он шагнул назад. – Ольга! – Его рука судорожно дернулась, и он сказал тихим страдальческим голосом: – Что случилось?
Она ничего не ответила.
– Что с тобой? А как же мама? – Он помолчал. – Как же мама?
– Я уезжаю. – Она пронзительно крикнула: – Я уезжаю! Уезжаю!
Они стояли лицом к лицу, и Ольга задыхалась от рыдании.
Чарли не мог отвести от нее глаз. Ему стало страшно.
Рука его опять судорожно дернулась. – Ольга, ты не уедешь.
– Тупица! – Она истерически вскрикнула. – Тупица! Глухой идиот! Убирайся отсюда.
Чарли вспыхнул от стыда и замахнулся, словно собираясь ударить Ольгу. Она отскочила назад. Он с горечью посмотрел на нее. – Как ты смеешь! Как ты смеешь так говорить!
Она молчала, тяжело переводя дыхание.
– Зачем ты так говоришь? Ты думаешь, мне приятно, что я глохну? Ты думаешь, я не бросил бы завода, если б нашел другую работу?
Ольга положила руку на грудь. Ее охватило чувство дурноты. Только что сказанные слова давили ее своей тяжестью, и она почувствовала дурноту, глядя на его покрасневшее от стыда лицо.
Он заговорил громче: – Ты думаешь, мне приятно там работать? Думаешь, кому-нибудь приятно работать на гвоздильном заводе? Ах, ты, дрянь! Вот ударю тебя… – Он шагнул вперед. – Ударю…
Ольга согнула плечи и разрыдалась. Чарли смотрел на нее с потемневшим от ненависти лицом.
Ольга вскрикнула и упала на кровать. Она ударилась головой о железную спинку и застонала от боли. Потом сползла с кровати на пол и так и осталась лежать там, плача и колотя ногами.
Чарли смотрел на нее с перекошенным от злобы лицом. Потом повернулся и подошел к двери. Но на пороге он встал, нерешительно глядя на Ольгу. Ему стоило больших трудов заставить себя заговорить. – Ты никуда не уедешь, – сказал он. – И довольно об этом.
Ольга молча поднялась с пола и прислонилась головой к кровати. Она чувствовала себя обессиленной, но все еще продолжала плакать. – Я не могу здесь оставаться, – сказала она. – Я не могу больше работать здесь.
– Что?
Она с трудом повысила голос так, чтобы он расслышал ее. – Я не могу здесь оставаться. Я не могу больше работать на заводе.
– Почему?
– Не могу.
– Что же ты будешь делать?
Она запрокинула голову и всхлипнула: – Я не знаю. Мне все равно.
– Ты с ума сошла? – Лицо его кривилось от боли. – Где ты достанешь работу? Что ты будешь делать? Хочешь умереть с голоду?