— Приготовьте гранаты! Грохнем, а потом в атаку! Внимание!
Хомерики вскакивает на ноги, одну за другой бросает две гранаты и с криком «ура!» устремляется вперед. Леонид прихватывает пулемет и собирается бежать за ним, но над самым ухом раздается оглушительный взрыв. Леонид падает без сознания. И с той минуты жизнь для него превращается в сплошную, беспроглядно черную ночь.
Часть 2
СЕМНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ ТЬМЫ
1
— Ой, смотрите-ка, товарищи, смотрите, что это вдруг с морем сделалось? — закричал Сережа Логунов.
И вправду, до сих пор такое ясное, лазурное, невероятно прозрачное Средиземное море прямо-таки на глазах помутнело. Что за диво? Как объяснить это, не знал даже «ходячая энциклопедия» Логунов. Немного спустя из-за края вод всплыли, как бы в дымке миражной, диковинные дворцы. С каждым мигом четче проступают их очертания — уже можно разглядеть минареты и башни и стены из светло-серого камня.
Загадка разрешилась просто. Впереди был Порт-Саид, а в перемене, происшедшей на море, оказался повинным Нил. Великая река Африки километрах в двадцати-тридцати от Каира разветвляется, будто вилы-двойчатки, и левый рукав ее впадает в Средиземное море у Александрии, а правый — поблизости от Порт-Саида, И в этих местах от речной мутной воды море теряет свой блеск и прозрачность — тускнеет, сереет.
Корабль повернул прямо на Порт-Саид. На воде замелькали сотни черных точек. Это навстречу им из порта приплыли арабы. Они поднимают над водой руки, машут, что-то кричат.
Порт-Саид… Первый порт, куда они заходят, после отбытия из Неаполя. Надолго ли? А дальше каким отправятся они путем?
Друзья столпились около Сережи, который понимает, что от него ждут подробных разъяснений, и стоит с видом учителя, дающего урок первоклассникам. Сейчас он кажется много старше своих лет, брови нахмурены, лоб наморщен.
— Дети, мы сейчас подходим к главному порту Суэцкого канала, соединяющего Средиземное море с Красным. К Порт-Саиду…
Его перебивает Таращенко:
— Мы и без тебя знаем, что не к Одессе. Толком рассказывай. Про город, про канал.
Сережа будто и не слышит его, продолжает невозмутимо:
— Длина канала сто шестьдесят один километр. Ширина: на поверхности сто двадцать — сто сорок, у дна сорок пять — шестьдесят метров. Глубина в фарватере — двенадцать метров. Строился десять лет. Открылся для судоходства в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году. На строительстве канала погибло около двадцати тысяч феллахов.
— А почему Порт-Саид называется? — опять вставляет свое слово неугомонный Таращенко.
— Тогда в Египте правил Саид-паша. Человек он был тщеславный и, хотя весь народ молил и просил его назвать город Порт-Таращенко, он остался непреклонен. Предпочел обессмертить собственное имя. Кстати, — говорит Сережа тем же учительским тоном, — еще в стародавние времена, когда в Египте царствовали фараоны, здесь тоже был канал. В восьмом веке багдадский халиф Мансур приказал засыпать его.
— С чего это он?
— Об этом, товарищ Таращенко, ты уж спроси у самого халифа, мне он почему-то не доложил.
Таращенко не обижается. Стоит себе и смотрит на Сережу с ласковой усмешкой. И вообще не так-то, пожалуй, просто разобидеть и вывести его из равновесия.
— Ну и наградил тебя бог памятью, — говорит он, качая головой.
— А тебя и фигурой, и красивым лицом!
— Память — это самый бесценный дар природы, — говорит Антон, почему-то вдруг загрустив.
— Занятно устроен этот мир, — заявляет, покусывая ногти, Дрожжак. Есть у него такая склонность — вслух поразмышлять.
— Чего занятного нашел?
— Логунов тебе завидует, а ты ему.
В разговор вступает Иван Семенович Сажин:
— Я, мужики, своим темным умишком полагаю…
— А ты себе под черепок электричество проведи, сразу в башке просветлеет.
— Так вот, мужики, темным своим умишком я полагаю, что нет на свете человека, у которого кругом шестнадцать. У одного фигура и лицо, но тут пустовато, — Сажин постучал пальцем по лбу.
— Ого! Камень в огород красавцев!
— Хлопцы, не мешайте-ка человеку. Говори, говори, Аннушка, люблю слушать, как ты философствуешь, — заступается за Сажина балагур и весельчак Петя Ишутин.
— Другой поет, что соловушка, но косит на один глаз.
— Выходит, скуповат он, господь бог?
Таращенко обычно раззадорит людей на спор, сунет, так сказать, палку в муравейник и отойдет. Однако сейчас он не выдержал, пододвинулся ближе:
— Не скуп, а считать умеет. Как в аптеке, граммами отпускает каждому.