— Заходи, пожалуйста!
Аарне прошел мимо подозрительно глядевшей на него женщины. Ему казалось, что на линолеуме остаются большие безобразные следы, но он боялся смотреть под ноги.
— Майя, подай гостю вешалку!
Гость взял вешалку и хотел повесить пальто в нишу около двери. Но, видимо, что-то не рассчитал, и пальто вместе с вешалкой упало на пол.
Юноша почти заскрипел зубами. Надо же было ему сюда прийти…
Женщина улыбнулась тонкими приятными губами:
— Майя, гостю нужна щетка!
Аарне взял щетку и провел несколько раз по пальто. Он ненавидел себя, все время чувствуя спиной насмешливый взгляд женщины… Майя куда-то исчезла.
Он протянул женщине щетку:
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Наконец Майя пришла.
— Пригласи гостя в салон. И чувствуйте себя как дома.
В комнате было одно большое окно. Кругом чисто и светло, все блестело. На полу лежала медвежья шкура. На одной стене висел модный ковер, а напротив — акварель. Мебель начала 50-х годов: диван, два кресла, круглый стол. На столе книги: «Иван Грозный», «Развеянные мифы», «Тарантул». У окна фикус, рядом торшер, один абажур красный, другой — желтый.
— Садись!
Как только мать вышла, Майя стала вести себя непринужденно. Она улыбнулась, прыгнула в кресло и подвернула под себя край платья.
— Вот так я и живу…
«Бедная Майя», — подумал Аарне, но только кивнул головой. Они сидели и молча смотрели друг на друга. Где-то гремели посудой. В батареях центрального отопления журчала вода.
Майя спрыгнула с кресла, подошла к окну и задернула шторы.
— Я зажгу свет. А то еще мама подумает…
— Что она подумает?
— Да ничего, дурачок, — сказала Майя и зажгла красно-желтую лампу. Стало уютнее. Аарне почувствовал себя лучше.
Неожиданно в коридоре послышался шум. Кто-то чистил линолеум. Аарне вздрогнул. Наверное, вытирали его следы…
Аарне рассеянно отвечал на вопросы. Через четверть часа он прошептал:
— Пойдем. Проводи меня немного.
Майя удивилась, и улыбка исчезла с ее лица. Она спросила:
— Так скоро? Ты куда-нибудь спешишь?
— Нет… ну, конечно… я должен идти, понижаешь? Пожалуйста, пойдем. Погуляем немного…
— Тебе здесь не нравится?
Майя пыталась заглянуть ему в глаза. Аарне повторил еще настойчивее:
— Пойдем, прошу тебя.
— Куда? Так поздно мне нельзя, мне не разрешают так поздно. Хотя, наверное, я пошла бы.
— Как же поздно? Ведь только восемь часов.
— Нет, мне нельзя. Не сегодня, пойми меня. Майя вдруг повернулась к двери и прошептала:
— Тише, идет отец.
Шаги приближались, открылась дверь, и на пороге появился полный лысый мужчина в шелковой рубашке, в светло-коричневых брюках.
Аарне встал и поздоровался.
Мужчина поглядел на него сонными глазами, кивнул головой и пробормотал: «Здрасьте, здрасьте…»
— Майя, помоги, пожалуйста, маме накрыть на стол, к нам придет сегодня Рооп с супругой.
Майя встала. Аарне понял, что он лишний, и беспомощно взглянул на Майю. Она быстро сказала:
— Подожди, я сейчас вернусь и провожу тебя. — И исчезла за дверью.
Аарне стоял посреди комнаты. По радио передавали какой-то оперный хор. Комната неподвижно дремала в ожидании господина Роопа и его супруги.
«Теперь я могу уйти», — подумал Аарне.
Майя вернулась.
Они вышли в переднюю. Аарне надел пальто. Глаза Майи были широко раскрыты и неподвижны. Аарне прижал ее к себе и скользнул губами по волосам. Этот запах…
Вдруг на них упал яркий свет, возвращая к действительности. Мгновенно они отпрянули друг от друга. Аарне почувствовал под руками холодную шершавую штукатурку, он не мог ни о чем думать. В раскрытой двери появилось лицо матери Майи.
Она немного помолчала, затем вежливо улыбнулась и отчетливо произнесла:
— Майя, ты скоро? Иди помоги же мне!
— До свиданья, — выдавил Аарне.
— До свиданья, — ответила женщина. — Приходите к нам еще.
Дверь захлопнулась.
Был обычный зимний вечер.
Принципиальный день
— Я очень рада, — сказала тетя Ида.
— Да? Чему?
— Я рада, что уже почти неделю ты не огорчаешь меня. Оказывается, иногда ты можешь быть хорошим.
Аарне не ответил.
— Можешь ведь, да?
— Кажется…
Тетя улыбнулась.
— Похоже, что твой пыл начинает спадать. Сегодня твой шаг был радостным и легким. Я так хорошо изучила твои шаги. Когда-то я говорила твоей матери: «Время все исцелит…»