— Ты куда идешь? — спросил он.
— Куда! Куда мне идти?
Аарне пожал плечами.
— Погуляем немного…
— Нет. Мне не хочется.
— А чего тебе, собственно, хочется?
— Ничего.
Как трудно иногда разговаривать с девушкой! Особенно днем. Но вскоре Эда тихо сказала:
— Он свинья!
— Кто?
— Сам знаешь.
Аарне, стараясь быть тактичным, больше ни о чем не спрашивал. Но, взглянув на Эду еще раз, он понял сразу же, о ком речь.
— Тийт?
— Да.
Опять наступило молчание, так как он не знал, о чем еще спросить. Ответ был исчерпывающим.
— А ты… его любишь?
Эда повернула голову и удивленно посмотрела на Аарне, посмотрела так, что он поспешно добавил:
— Ты извини, я слишком прямо…
— А… — пробормотала Эда и махнула рукой. Аарне заметил, как неуверенно она ступает. И причиной этой неуверенности наверняка был не лед, лежащий под снегом. Аарне почувствовал себя лишним. На следующем углу он остановился.
— Ну ладно… Ты идешь домой?
— Я не знаю.
— Перестань, Эда… Ну, я пошел тогда… Ты не сердишься?
— Нет.
Аарне внимательно посмотрел ей в лицо, но едва ли там можно было что-нибудь прочитать. Наконец она улыбнулась. Едва заметно.
— Прощай!
— Прощай!
Аарне оглянулся четыре раза. Эда исчезла в наступавших сумерках. Аарне немного побродил по улицам без всякой цели.
Теперь он мучался из-за того, что целый час гулял с чужой девушкой. Конечно, к этому можно было бы отнестись с юмором. Но эта девушка так грустно улыбнулась при прощании. И это было хуже всего.
Но как только в голове появится какая-нибудь тревога, настроение портится и вспоминаются все остальные тревоги. Когда шагаешь по скользкой дороге, тревоги становятся весьма абстрактными вещами и можно представить, что они не существуют. Но факты все-таки безжалостны. Когда придешь домой и увидишь в шкафу засохшую горбушку, тревога тотчас же станет конкретной и ощутимой.
Ужин с тайным умыслом
В один из таких дней тетя Ида удивила племянника неожиданно агрессивной улыбкой:
— Ты знаешь, Аарне, что у меня все-таки осталась и навсегда останется надежда? Слышишь?
— Да, слышу.
— У меня все еще есть надежда, эта упрямая надежда. Я все еще верю…
Тетя расчувствовалась.
— Это старая эстонская вера, всегда помогающая нашему народу. Почему-то я верю, что ты когда-нибудь поймешь. Также я верю, что наша земля еще будет свободной…
— Да?
— Аарне, я знаю, сейчас ты насмехаешься надо мной. Неужели ты действительно не понимаешь, что такое свобода?
— Что же?
Казалось, что тете хочется поговорить. Все объяснялось очень просто. Настроения последнего месяца коснулись и ее, кроме того, она хорошо видела, что игнорирование и жестокость как воспитательные методы не принесли успеха. Она замечала, как мальчишка с каждым днем ускользает из рук. Кроме того, ей было необходимо с кем-то поделиться своими мыслями. Неважно, как воспринимают ее истины, главное — что их слышат. Тетя Ида все еще любила Аарне, и во имя любви она была готова сделать все. Из альтернативы — голод или джентльмен — мальчик должен был выбрать последнее. Потому что…
— Свобода? Свобода означает то, что ты мог бы сейчас быть хозяином хутора.
— Что? Хозяином хутора?
— Ну, если не хозяином хутора, то кем-нибудь другим. Какое это имеет значение? Главное — ты был бы кем-то. А сейчас ты ничто…
— Да?
— Конечно. Бумагомарание еще не делает тебя человеком. Школьник, а уже занимаешься политикой. Что это появилось у тебя в прошлом году в газете? Ну да, разве в наши дни будешь сыт, если не будешь врать… — Затем она ударила себя кулаком по колену и неожиданно воскликнула: — А я все-таки верю!
— Чему?
— Верю, что победит правда!
— Несомненно, — согласился Аарне. — В любом случае победит.
— Да… Аарне, я все еще верю. У меня осталась надежда. Если бы ты знал, Аарне, как я смотрела на тебя утром… Ты спал с открытым ротиком…
На лице тети появилась открытая, детская улыбка. Аарне почему-то стало неудобно. Слишком поздно было отвечать тем же на эту неожиданную ласку.
— Аарне, может быть, мы еще поймем друг друга… Мы же старые друзья… А? Неужели мы не разберемся? Ведь нет ничего непреодолимого, да?
— Да… — пробурчал Аарне.