Судно двигалось; малыши кувыркались…
Кто мог позволить себе такой тюнинг?
На палубе — два молодца: встали по местам, охраняя пока пустое место…А вот — и девица из белых дверей рубки (хотите, скажу пошлость от нашего Дикуси, того самого, что читает рэп после полуночи?.. Так он говорит: «Яхта без красавицы, что клев без рыбы.»)
Устроилась, закинула сиськи за борт.
…Стоп! Я схватил мобильный.
— Машка, ты где?
— Дома. «Заряжаю» Филимона. Андрэ уже у двери!
— А Катька? Где твоя пдруга, Маша?
— Где-где…У репетитора, забыл?
Ничего я не забыл! Катька наладилась поступать на отельера (это такой курс: «Гостиничное хозяйство», самое то для курорта.) У репетитора она, ну-ну.
И я развернул колеса в сторону дома. Ее дома.
Штормовое предупреждение
Кто мне, в сущности, эта Катька? Никто. Одноклассница сестры. И то, что она торчит сейчас на палубе яхты «Мечта Мазая» — мне по фигу. Я наперед знаю, кто еще не вышел из белых дверей.
Во след мне что-то кричал мой бессменный напарник по заплывам. Но сейчас мне было не до Лехи, совсем не до Лехи!.. С Дувановской я выехал на площадь, и за каменными львами побежал к трамвайному повороту. Словно кто кулаком толкал меня в спину: быстрее, ну — быстрее же!.. Финишируя, я почти пролетел свой собственный пандус, сдал назад, — чтоб только глянуть в знакомое окно (МОЕ окно).
И там — непонятное: злой Машкин профиль и — на пол-экрана, слишком благополучное лицо нашего великого артиста и (кадр влево) — «вот и он, вот и он — наш веселый Филимон!». Самая страшная его ипостась: ХИРУРГ ПОСЛЕ ОПЕРАЦИИ. В меру окровавленный халатик, стетоскоп, повисший на грудине (анахронизм, но что поделаешь…); ну там еще шапочка, перчатка медицинская с откусанным «пальцем»…(Машка знает толк в деталях.)
И все трое ПИЛИ ЧАЙ. Спокойненько так, деловито. Никогда не поверю, что этот хилый чувак с «переговоркой» в ухе, — единственный, кто морально уцелел после первой встречи с нашим Филимоном! Что-то не сложилсь…
И сама Машка сделала знак, чтоб я катился дальше.
У Керимовых — свой байрам. Чуть не опрокинув мой драндулет, как ошпаренный, — выскочил, наперевес с хурджином, бобо Худайберды, отчим Катьки. И, выбросившись из дома, чуть ли не в припрыжку припустил по улице, успев крикнуть мне на прощанье: «Салом, джигит!».
А ведь обратно: вежливый, обходительный. За руку здоровается. Вот сколько раз увидит на дню — столько и приветствует. Приветы передает: сестре, родителям и, обязательно, «Филимону-бобо», потому — что со слов падчерицы усвоил, что это самый пожилой мужчина в роду».
Двери за ним не захлопнулись: меня увидели. Мне даже кивнули, приглашая.
…Еще тот характер. Не лицо — а маска застывшего размышления (чего бы ни касалось — она никогда не договаривает…). И в руке у нее всегда — недокуренная сигарета под чопорным узким рукавом.
Звали ее Эмилия Карловна (а вы знаете немку, которую звали иначе?).
Обычная в Крыму семья: муж — узбек, жена — фрау, дитя, как водится, русская девочка. Отчим ее удочерил, но фамилию гордая «дойч» отстояла.
Так что проблем, (когда нужно «прижать» Катьку), у Машки — нет: достаточно пригрозить, как она, подлая Машка, представит ее новому кавалеру по полной программе: Екатерина Худайбердыевна Миллер.
Не только я не мог понять, что связывало их, таких неповторимо разных: нордическую валькирию (пусть даже — с усохшими крыльями) и совсем не чванливого, скорей — покладистого, сына степей.
Зина — почтальон, (которую наше сообщество домовое кличет Зина-Новостей Корзина), авторитетно заявила, что в данном случае тут виноват «квартирный вопрос»: он всем рулит!
— Был у ей, у Карловны, другой муж — Адольф! И жила она на третьем этаже, за собором…
«За собором!», взволнованно переглядывалась лавочка.
— Пришел Адольф, а дома — Ральф… Тот, который в их землячестве главный. Вот такой случился «гутен-морген»!..
— В морду дал? — Наводили бабоньки мосты.
— И поди — ногами…
— Да нет… — Сомневалась гордость дома, культурная Мелания Сидоровна. — Сели, шнапсу выпили.
— А вот ты не путай! — Не соглашалась Зина. — Всего-то и сказал: «Фатера — моя! А ты с дитем — ступай лесом…».
— Вот — гад! — Обрадовалось общество. «С дитем, на мороз…».
— Да не, жарко было… — Вздыхала почтальонша. — Глобальное потепление, слышали?..В то лето и косатки покидались на берег, весь берег в косатках, ужас! И наши соловьи до своего Конго не долетели — так полстаи и рухнуло: прямо в море.