Но терпение — оно не вечное (особенно в августе, на исходе жары, когда тебе — дуре! семнадцать и ты хозяйничаешь в комнате младшего брата). И старая рассохшаяся дверь моего склепа-гардероба распахнулась полностью: зло и безжалостно.
ЛЮ-Ю-ДИ, такого визга я отродясь не слышал!..
Куда уж тут притворяться, что давно не спишь…
А эта безмозглая курица еще взяла — и отшвырнула от дивана, где я сплю, мое домашнее кресло. Все — я в ловушке!
— Это ты, ты, гад? Когда успел только?
— На место поставь! — Зарычал я. — Давай сюда «клячу»…Рехнулась?
— Там, там… — Машка судорожно кивала (и рукой и головой — одновременно) в распахнутое нутро старого шкафа.
— Что — «там»? Дай мне встать (что означало: тащи коляску).
Лавируя подальше от моего гардероба, сестра толчком направила «клячу» к дивану. Балансируя на руках, я привычно перекатился на кожаное сиденье — и развернул колеса.
— Стой! — Запоздало обеспокоилась сестрица. — Может, сначала — полицию?..
— Не все же здесь бабы! — Буркнул я.
И тут я — попался…Крик скопился у меня в горле, но позади была Машка. Отступать некуда!
ОНО занимало всю, свободную от Филимона, площадь. И стояли они молча, как два привидения: одно — хоть и страшненькое, но давно знакомое. А другое…Другое, я полагаю, был кошмар, «галлюцинация» в стиле дядьки Мотыля!..
— Дверь была закрыта, — Произнес я сквозь зубы. — Никого не было: я бы услышал!..
— Может, это — сволочь Андрэ? — Вдруг вполне рационально прикинула Машка. — Отомстить хотел — за Филимона, а? Хоть и не испугался даже…Ну да, — она хлопнула меня по плечу, — у него же мама — костюмер, помнишь?
…Нужен мне твой Андрэ — с его мамой в придачу!
И тут я заметил простую, но чем-то неизъяснимо знакомую вещь: этому, незваному чучелу, в шкафу было элементарно тесно. Странной своей башкой ОНО прямо-таки упиралось в верхнюю полку, где хранились головные уборы Филимона. И — неожиданно! тонкий писклявый голос оборвал наши переговоры.
— Еды и тени под каждым листом!..П-п-простите!.. В-внедрился, ж-жалею, з-здрасте! — И это страшилище еще попыталось склониться в поклоне. (Но антресоль явно мешала.)
— Ты кто? Тебя Андрэ подослал? — Закричала из-за моей спины Машка.
А я спросил строго: «А Чего ты пищишь, как девчонка?»
— Модулируюсь… — Поправил гость. — Я — ИМАГО.
— Кто, кто он? — Переспросила сестра.
— Учить надо было зоологию в седьмом классе!
Гость уже выставил из шкафа огромную голенастую лапу, поразминал ее (явно испытывая облегчение) — и вдруг прямо-таки выпал из своего узкого гнезда. И ВЫРОС! Стал охлопывать себя по плечам и пузу, заодно отряхиваясь от помощи (ну как пацан после купания в море, когда взрослые лезут к нему с полотенцами).
Лапки впереди у него были маленькие и беспомощные (что мне сразу понравилось). Так что сверху он выглядел беззащитным. Ну — а с нижними «костылями» реквизитор перестарался: ну не может аниматор ходить с такими ногами, не может! Три шага — и обо что-то да споткнется!
— Привет, артист! — Ответил я бодро. — Как ночевалось в нашем «гробу»? Или ты с утреца проник, агрессор несчастный?
— Внедрился, жалею, здрасте… Здрасте, внедрился, жалею…Жалею, здрасте, внедрился… — Затрещал он быстро, словно отстукивая азбуку Морзе. — И вдруг — выдал:
— Это же ваш Код Встречи, земляне. Наставник Хэм не мог ошибиться: он часто бывает на вашей планете…Давайте попробуем еще раз…Я желаю вашей культурной фауне — пищи и крова под каждым листом!
— Данька! — Не то восхитилась, не то все-таки оскорбилась Машка. — За кого он нас принимает, за мошкару, что ли?
— Нет-нет! — Испуганно вскинулось чучело — и вдруг две шикарные антенны уперлись в потолок: это были «усики кузнечика»… (Такой бы прикид — да на карнавал: не все же Машке изображать цыганку…).
— До «мошкары» — вам …высоко! «Мошкара» — может подняться в воздух, а вы — только на железных птицах.! Без них вы — просто гусеницы…П-простите, я знаю — нежданный гость — хуже саранчи, так, человек?
Теперь он обращался только ко мне. (Понял, кто в доме — хозяин.)
Я благосклонно кивнул.
— А ну — снимай маску, чувак. Нам все понравилось, пора и честь знать!
И вот тут ОНО издало какой-то клекот (должно быть — давилось смехом под своей личиной). И вдруг… один из его роскошных усиков изобразил в воздухе ЗНАК ВОПРОСА.
А потом и вовсе: произнес такое, ЧТО сестрица Марья квалифицировала позже как вселенский терроризм.