Главное, чтоб это все было только МОИМ и — никакой Машки! Только представить, как она трещит здесь с утра до вечера со своей Кэтрин…Но приходится мирится: по пятницам у нас виртуальные свидания с предками. И где накрывается парадный стол?
А теперь представьте, что это ритуальное действо происходит в реале!.. «Утопись!», как говорит Леха.
Приезжают они раз в год — и занимают Машкину комнату. А куды — «дитя»?.. А дитя — ко мне, в «детскую». Хороша «детская»: одной кобыле — семнадцать, а другому бугаю — паспорт получать. Смех один…
И на кухне — не разбежишься. И чуланчика нет. И балкон — первому этажу не полагается. Ну вот скажите: чего им не сидится там, в своих тропиках? Один перелет чего стоит!..Сидели бы там в джунглях да зарабатывали без передыху (да не на обмен с расширением, а на СВОЮ СОБСТВЕННУЮ КВАРТИРУ). Нам и с Машкой и здесь — неплохо не плохо.
Мать у нас — «потрясающая» (это Седая Дама мне уши проела). В редкие приезды (когда она за шкирку вытаскивает семью погулять), с ней бежит здороваться полгорода. А потом еще отходят, счастливы встречей, и оглядываются, ручками машут, на айфоны снимают… «Сама Гренадер с семьей на фоне роддома!».
Вот оно — счастье.
Папа (когда он был еще ПАПОЙ) сказал однажды (ну — это когда поздние гости ушли, а дяде Жоре «постелили» на кухне)), что Гренадер — вовсе не его «эстетический идеал». Впервые он ее встретил в морге (зашибись, как романтично!). Его, тогда молодого хирурга, попросили «подучится» у часто болевшего патологоанатома». Все были семейные, сынок…». Вот он и подучился. Освоился. Даже понравилось: он был независим, имел кабинет. (Вот тут я его понимаю.)
У какого интерна отдельный кабинет? А он в нем сидел и чай пил, между походами в секционку. А еще он отпустил бородку. И как-то совсем оборзел: пошел на танцы в Клуб Медработников. И стоял там, как дурак. Медсестрички пырскали от него. «Морг, господа, не дамский салон…» Сразу и не отмоешься! Он дожил до белого танца (вальс Грибоедова: что эти предки себе позволяли?) — и ждал, ждал… А они, эти накрашенные медички, все бегали и бегали подальше от него. В ту роковую ночь он вернулся с развлечений не в общагу, а к тем, кто никогда не обидит, да-да, к своим покойникам. Он перещеголял даже своего «учителя»: «съел» весь положенный для охраны его здоровья спирт — и утром, ничего не соображая, двинулся навстречу своей судьбе.
Давно и упорно стучали в дверь. Словно мертвецы ломились…
— Дверь там, сынок, низенькая: сам голову нагибал. Еле открыл, да…А тут, представь себе, АНГЕЛ небесный, уже в фате. И голос — откуда-то сверху. Даже не голос, а — глас: «Где вы, я вас не вижу-у!»
Еще б она меня видела!
Я сам в ее грудь уперся. В смысле — в бюст. Да, тут бюст больше подходит… Сам то я — еще вчерашний по состоянию души и тела, а тут — заиграла музыка!.. Ну кому, глядя на Гренадера, придет в голову мысль, что у нее «в рингтонах» — вальс того самого Грибоедова, а?.. Тогда еще мобильные телефоны стоили ужасно дорого: я, например, купить не мог.
Но я не растерялся. Нет. я быстро посунул руку туда, где, по моим профессиональным понятиям, была ее талия. Еще я успел сказать: — С удовольствием, мадам!
И мы закружились в танце. Она только слегка обиделась за «мадам», а так все было вполне пристойно. Это было «прекрасное мгновенье», сынок!
Оказалось, что это — новенькая сестра-акушерка. Что она одна привезла на каталке жертву домашнего аборта, которую всю ночь спасали… Потом-то я ее разглядел, твою мамочку. Здоровался, как честный человек. Но, в отличие от меня, Судьба всегда режет по живому. Все решил пожар…
Тут старик мой замолчал, а я умоляюще глядел на него: ну папа, ну — пожалуйста: мужской разговор! И он повелся.
— Горела общага, сынок, горела общага…Как в таких случаях? Кто кричит, кто стучит, кто уже лезет на подоконник, да…Мы двое: я и Жорка-терапевт. Зима; окна забиты намертво, плаваем в дыму. Дверь уже в комнату выдувается…Жорка в простыню закутался, графин на себя опрокинул — и под кровать. А я обмотал руку полотенцем — и дергал подлую дверь. Выбить ее можно было только снаружи. Вот так он и случилось.
Дверь выбили, а меня схватили. Меня вынесли, как добычу — насмерть передавив грудную клетку. И бросили на холодный асфальт. И тут я сделал последнюю попытку перемудрить Судьбу!