Корнеев. Господи Иисусе (шутливо открещивается), с кем мы, оказывается, сидим! Да вы кукольник!
Михаил Михайлович. И вам, господин деморос, не стыдно? Неужели вы, нынешний народный депутат и трибун, не можете понять, что ваше теперешнее время так же пройдёт, как то, комсомольское, а народу от этого ни тепло, ни холодно не станет.
Заложников (в полной уверенности непогрешимости своих взглядов и поступков). Не верю, что пройдёт. Не думаю также, что голый прагматизм и расчёт возобладают над гуманизмом. Сейчас стремительно растёт авторитет Ельцина Бориса Николаевича, а он не допустит реванша правых сил. Это народный вождь, удесятерённый Емельян Пугачёв. В электричках и поездах собираются подписи за него. Вся Россия пойдёт за ним! Горбачёв только начал раскачивать, а этот пойдёт до конца, разломает всё! В двадцать первый век мы войдём без партийной номенклатуры!
Михаил Михайлович (язвительно). Точнее – без старого состава, который перекочует на кладбище. А новый перекрасится. Правые окажутся левыми, левые правыми. Ать-два, ать-два… Направо, налево! Ну, командуйте сами, господин кукольник. Что Вам мешает, Заложников, ну, дальше!..
Заложников (принципиально обиженно). Говоря без ложной скромности, я действительно люблю управлять массой, и в этом смысле я кукловод, правда, местного значения, так сказать провинциального уровня. Но позвольте заметить: я местный кукольник и у меня есть сердце. Поэтому я среди вас, так сказать, концентрированной в слове духовности.
Глазов (возмущённо). Ну, это как-то очень, очень книжно. Надчеловечески. Хотя, извиняюсь заранее, возможно, это и есть философия власти. Вы и имён-то наших не знаете и уж точно, не запомните. Вам важно представительство себя среди нас. Мы для Вас - общее лицо, некий духовный социум. Помилуйте, зачем Вам этот суррогат? Что общего с жизнью? С каждым из нас?
Заложников. Позвольте, а как же… идея?!
Глазов. Ах!.. Идея, Семён Семёнович. (Поднимает руки над головой в негодовании.) Лена! Стихи!!! А то мы сейчас задохнёмся.
Ирина Константиновна. Постойте, к нам кто-то рубится, разве вы не слышите, как ломятся. Я пойду открывать, а вы переходите опять в поэтическую гостиную, а то скоро всем здесь тесно станет, я предчувствую.
Все постепенно уходят.
Картина 3
В поэтическую гостиную, куда собираются приглашённые гости поэтов, не здороваясь, входят член общества «Память», известный в городе антисемит Нахрапка и ведёт под руку престарелого поэта-ветерана Натерпелова.
Нахрапка (бесцеремонно). Мы по объявлению, прошу дать место.
Старому поэту Болтовский предлагает кресло. Нахрапка стоит рядом и изучающе на всех смотрит.
Нахрапка. Не помешаем, надеюсь? Нас приглашали, приглашали…
Все недоумевающе переглядываются в некотором смятении. Ирина Константиновна, желая вывести ситуацию из тупика и как бы не реагируя на случившееся, стремится продолжить вечер.
Ирина Константиновна. Елена Борисовна! Я мечтала вас послушать. После наших серых научно-коммунистических буден так хочется романтики. Прошу Вас. Плиз!
Неустроева. Что я могу почитать? От политики уже тошнит… (Пауза). Позвольте о вечном. О любви.
Вдохновенно читает.
Я рисую тебя на обрывках дорог,
Все такого же тонкого мага.
И все беды невзрачны, когда между строк
Чую лёгкость привычного шага.
Вновь тебя я окликну, прижму горячей,
Опалю зноем давним и терпким.
Как от солнца чарующих душу лучей
Вновь ты станешь красивым и крепким.
Мы в одном. Ты пойми, ты меня написал.
Я твоё сочиненье в дороге
И храню то кольцо. В нём заветный кристалл,
Что меня доведёт до порога.
Заложников (оживляясь). Да! Это уж действительно романтика. Хотя, чертовски талантливо. Невероятно, но душа оттаивает… А можно ещё? В эти минуты я хочу быть только зрителем, поклонником, искренним поклонником. Прошу ещё.
Неустроева (отрешённо):
Не говорю ни слова,
А комкаю в крови платок.
Гортанью все ж изображая слово,
Хотя бы просто так. Но в толк…
Я не возьму… Болезнь моя случайна
Или пророчеств сбывшихся виток?!
На мне лежит печатью скрытой тайна.
И не найти к ней ключ! И всё ж платок…
Так выдаёт судьбы обетованья,
Что на скрижалях вечности горят.
Там все слова и все мои признанья.
И мук немых печальный гордый взгляд.
Ирина Константиновна. Это и есть искра Божия. Наша поэтесса, наша будущая слава. Спасибо, Лена.