— Вы нас совсем ошарашили, Виталик, — сказала мамина Леночка. — Мы хотели услышать что-нибудь интересное. Про гипноз!
— Гипноз вообще не по нашему ведомству: гипнозом в большой психиатрии не лечат. Это для невротиков, для психопатов.
— Ой, это, наверное, ужасно интересно! Придет врач, такой сухощавый, интересный, прикажет мне: спите! И я усну. А потом скажет: вы актриса, вы на сцене — пойте! И я запою. Во сне.
Виталий с надеждой посмотрел на Буяновского: пожалуй, этого достаточно, чтобы вполне понять мамину Леночку? Буяновский тоже, кажется, почувствовал неловкость, и поспешно спросил:
— Вы говорите, большое несчастье. Ну, а можно уберечься? Чтобы не заболеть простудой, нужно закаливаться. А у вас есть какая-нибудь гигиена?
— Для этого надо знать причины, а мы не знаем. Статистика достоверно показывает значение наследственности.
— Значит, вашим больным лучше не иметь детей?
— Да, нежелательно.
— Но почему же им не запретят? — возмутилась Асафьева.
— Закона такого нет, а если бы был, на практике очень трудно брать на себя ответственность: скажем, при шизофрении явно играет роль наследственность, а при инфекционном психозе — вряд ли. А попробуйте их различите в начальных стадиях! А ведь есть ученые, которые эту всю нашу диагностику начисто отрицают, говорят, что существует только один психоз — от нашего реактивного, это когда заболевают от большого потрясения, до шизофрении — все одна болезнь, они считают.
Все это напоминало лекцию по линии общества «Знание», но не для Виталия сейчас, потому что за каждым словом стояла Вера! Как отличить инфекционный психоз от шизофрении, — у Веры! Можно ли больным иметь детей, — а Вере?! Болезни снижают личность — но ведь больна Вера! С нею случилось худшее, что может случиться!
— Вы говорите: наследственность. Но ведь играют роль комплексы, психические травмы в детстве.
Это, конечно, Асафьев; известный эрудит, понемногу знает обо всем.
— До вас донеслись отголоски фрейдизма, Иван Афанасьевич.
— А вы считаете, что фрейдизм — плохо?
— Да, считаю, что очень плохо. Видите ли, до того как Кох показал всем в пробирке палочку, о природе туберкулеза можно было спорить. Мы в положении докоховском, поэтому каждый может придумывать все, что хочет. Это вопрос мировоззрения. Я сугубый материалист и я уверен, что наши болезни вызывает абсолютно материальная причина: изъян в хромосоме, вирус, что угодно! Но вполне материальная! Отчасти меня поддерживает например то, что ЛСД — слышали о такой? — вызывает симптомы очень похожие на то, что мы видим у наших больных. Значит, естественна мысль, что этот неизвестный нам изъян, вирус, вырабатывает в организме яд, который действует на мозг, как и принятый ЛСД, то есть принятая: ЛСД — кислота, и вызывает наши симптомы. И однотипность, стандартность симптомов наших больных говорит о том же, о грубой химии. Если это так, то настанет и у нас эра нашего Коха, и мы будем вылечивать, и психоз перестанет быть худшим несчастьем! Я ж вам говорил, наши больные — очень несчастные люди, их очень жалко, — опять мысль о Вере, мысль о Вере! — и мое мировоззрение дает надежду. Ведь практически не умирают сейчас юные девушки от туберкулеза, а какой был бич лет сто назад! Зато все эти комплексы и психотравмы, которые нужно лечить не лекарствами, а психоанализом, они надежды не дают. Если Фрейд прав, психиатрия так навсегда и останется шарлатанством. Есть такой романчик Фицжеральда: «Ночь нежна»; там девочку изнасиловал собственный отец, и оттого она потом заболела шизофренией.
— Но Фицжеральд — прекрасный писатель, — сказал Асафьев немного даже испуганно: «сам Фицжеральд!».
— По-моему, очень плохой писатель: неврастеник и завидует миллионерам. А эта его «Ночь нежна» — просто отталкивающа.
— Но они дружили с Хемингуэем! — воскликнула Асафьева. — Вместе были в Париже.
— Я бы мог вам сказать, что талант — шутка незаразная, и можно всю жизнь продружить с гением и не подхватить от него даже легкого таланта. Но лучше и я признаюсь вам в святотатстве: по-моему, и Хемингуэй — плохой писатель. Он-то талант, но с каким-то досадным изъяном. Эта его постоянная гипертрофированная мужественность: то охота в Африке на крокодилов, то в океане на меч-рыбу, его восторги по поводу боя быков — одного этого достаточно, чтобы лишить доброго имени. Непрерывное желание себя испытать, что-то себе и другим доказать — в психиатрии это называют гиперкомпенсацией. Знаете, у Чапека есть рассказ о Дон-Жуане, который признается на исповеди, что ни разу не согрешил против седьмой заповеди — в ней говорится о жене ближнего, если я не перепутал номера, — он только бурно преследовал женщин, добивался их покорности и отступал в последний момент, потому что природа его обидела в этом смысле. Я не подозреваю в подобном несчастье Хемингуэя, просто как параллель. Он всю жизнь так же лихорадочно проявлял мужество.