Вышел он сегодня из дому рано — что далеко не каждый день удавалось — так что шел не торопясь.
Еще только без двадцати девять, а он уже проходил мимо чугунной решетки, огораживающей дворец великого князя Алексея Александровича — так он значится в каталоге памятников архитектуры. Дворец в сугубо русском стиле, так процветавшем при Александре III, — сплошные терема, башенки луковицами — смешно немного. Все нарочитое — смешно…
Сегодня Виталий дежурил, так что ровно в девять нужно было быть в кабинете главного, но все равно времени еще очень много, можно было думать о постороннем, радоваться теплому солнечному утру. После дворца пейзаж резко менялся: кончалась набережная, кончался асфальт, берег откосом спускался к воде, на откосе валялся всякий хлам и пылал костер, в котором дворники жгли все, что способно гореть. Как раз на глазах Виталия с громким мотоциклетным треском подъехала красная дворничья тележка и с нее прямо в костер сбросили диван с ободранной обшивкой. Кончились и дома, теперь вдоль Мойки тянулся дровяной склад, принадлежащий Адмиралтейскому заводу — его разностильные корпуса тесно стояли на другом берегу Мойки. С завода на склад ездила удивительная машина: на длинных ногах, между которыми она зажимала штабеля досок, похожая на деловитого паука. По берегу бегала овчарка — место безлюдное, хозяин отстегнул поводок, и собака радовалась свободе. Как раз за дровяным складом из Мойки вытекает Пряжка, а там, за мостом, и больница. Серая, облупившаяся, за высокой стеной, с зарешеченными окнами — больница выглядела угрюмо, но Виталий давно привык и угрюмости не замечал. А на Пряжке в такое утро было и просто хорошо: на береговых откосах росла трава, и это придавало пейзажу что-то деревенское.
Виталий перешел мост и вошел в проходную. В проходной сидела старуха с крашеными волосами; Виталий не знал, как ее зовут, но всегда здоровался, а старуха время от времени спрашивала его, что ей принимать от головной боли и бессонницы. Выйдя из проходной, Виталий пересек небольшой двор и вошел в больницу.
Если к наружному виду больницы Виталий привык и не замечал в нем мрачности, поражающей свежего человека, то нижний коридор до сих пор казался ему темным и грязным, хотя уже можно было бы и привыкнуть. Если приглядеться внимательно, коридор вовсе и не был грязным, и не мог быть, потому что его терли мокрой тряпкой не меньше двух раз в день, но вот смотрелся грязным — и все тут! Должно быть, все дело в запахах: сначала ударяло в нос сыростью и плесенью из душевой, потом благоухала кладовка с грязным бельем, и, наконец, уже на лестнице, по пути в отделение, несло тленом на втором старушечьем этаже. Так что даже когда времени достаточно, имело смысл ускорить шаг.
Виталий почти вбежал к себе на четвертый этаж. Отпер дверь сперва большим квартирным ключом, потом трехгранкой — это такая же штука, как у проводников в поезде, так что Виталий мог отпирать запертые назло пассажирам вагонные туалеты, а проводницы принимали его за своего — прошел через тамбур, откуда дверь направо вела в отделение, отпер следующую дверь и очутился в проходном кабинетике Анжеллы Степановны, старшей сестры, за которым была ординаторская. Дверь от Анжеллы Степановны в ординаторскую была открыта, в обеих комнатах толпились сестры и санитарки. Это значит — еще не кончилась пятиминутка, на которой встречаются отдежурившая ночная и приступившая дневная смены. Из-за спин стоящих в дверях слышался зычный голос Капитолины Харитоновны, заведующей (из-за этих пятиминуток рабочий день у всех заведующих начинается на полчаса раньше, чем у простых врачей — особенно не позавидуешь).
— …Не думайте, что я вас буду вечно покрывать! Когда Мальковская украла шприц из процедурной и спрятала под подушку, я скрыла от администрации — а знаете, какое могло быть чепэ! Когда вместо промедола атропин ввели, я тоже скрыла, а теперь вижу, что напрасно! Дал бы раз-другой Игорь Борисович выговор, может быть, по-иному стали бы к делу относиться! А то привыкли, что заведующая покрывает. Я думала, мы здесь, на отделении, поговорим, и люди поймут, и сделают выводы, но не понимают! Видно, надо, чтобы выговоры отделение получило, чтобы знамени мы лишились, тогда дойдет до некоторых!..
— Что случилось? — спросил шепотом Виталий у Аллы, самой симпатичной сестры в отделении. Виталий даже иногда говорил ей «ты», что вообще-то было против его правил.
— Спящих у нас ночью застали.
— Кого?
— Антонину Васильевну в надзорке и Дору.