И я стал с ней разговаривать – вообще про всё. Ей, небось, влетит от ее старухи за то, что поздно пришла? Моя бы мне точно устроила. Да уж, вечно они против всего хорошего, скажи? Но бывает, что без них никак. Она ходит в школу? Я – да, ну и тошно там сидеть целый день. Я хотел бросить, но моя старуха сказала, что убьет меня, если я только попробую.
Я болтал и болтал; я так обычно делаю с животными, если им больно или страшно, и вскоре они перестают бояться. К животным у меня тоже слабость.
Я видел, что она постепенно успокаивается, по крайней мере, ручку она отпустила. Она даже однажды улыбнулась, уж не помню, что я ей такого сказал. А потом я говорю: «Мне жаль, что с тобой такое случилось», – и она вдруг начинает рыдать.
Это была такая встряска, чувак. Я вообще не знаю, что делать, когда девчонки начинают плакать.
Тут Майк остановился, и я дал ему затянуться еще раз.
– Странно, – сказал я. – А мне наоборот скучно становится, когда они плачут. Давай, Майк, рассказывай дальше.
– В общем, я не знал, что делать. В конце концов я сказал: «Эй, ну не плачь», – а это никогда не работает. Она продолжала всхлипывать, и я потихоньку начал разбирать слова. Я так понял, что ее достало, что до нее всё время докапываются белые. Это я понимал. Меня тоже бесило, что до меня докапываются копы, учителя, мой старик и богатые детки в школе. В общем, я ее понимал. Прикинь, Брайон, мои старик не пускает мою мать ко мне в больницу? Говорит, я сам дурак, что попал сюда. В общем, девчонка эта рассказывает мне про свои проблемы и матерится по полной, но ничего такого, чего не позволяют себе белые девчонки. Я съехал на бордюр и полез в карман, а она вся подобралась и села прямо.
«Зачем мы остановились?» – спрашивает она, а я говорю: «Я думал, у меня есть платок, но похоже, нет».
Я выехал обратно на дорогу. Она посмотрела на меня – я смотрел на дорогу, но чувствовал, что она на меня смотрит, – и сказала: «Спасибо».
Я отвез ее домой. Она живет на севере, там же, где большинство черных, ты знаешь, где это. Так себе райончик, примерно как мой. Когда я притормозил у ее дома, куча детей крутилась на крыльце и вокруг.
«Ну вот», – сказал я, немного нервничая. Учитывая, как она хваталась за дверь по пути сюда, сейчас она что-то вообще не торопилась вылезать. А может, мне показалось. Может, она устала столько плакать.
Дальше вокруг моей машины столпились все эти черные ребята. Какой-то огромный парень открыл дверь и вытащил ее и сказал: «Что такое, Конни? Что случилось?»
По ней было видно, что она плакала.
А дальше они открыли мою дверь и вытащили меня. Как будто сотня черных лиц разом уставилась на меня. Наверное, их на самом деле было человек двенадцать, но казалось, что сотня. Я просто стоял, прижавшись спиной к машине. Да, чувак, перетрусил я знатно. Да еще девчонка эта снова расплакалась и не могла ничего сказать.
Майк замолчал. Он уставился куда-то в пустоту и когда снова заговорил, стал рассказывать медленно, как будто заново переживал тот вечер.
Огромный чувак подошел ко мне.
«Ты обидел ее, белый парень?»
«Нет», – сказал я, и вышло не очень-то громко, так что я откашлялся и повторил: «Нет», – и вышло так громко, как будто я кричал.
Было очень тихо, слышно было чей-то телек с другого конца улицы, и как лает собака в квартале от нас, и как всхлипывает Конни. Я слышал даже, как колотится мое сердце. И тут огромный чувак говорит тихо-тихо: «А что если мы тебе не поверим?»
Я так испугался, что чуть не заревел, и сказал: «Спросите ее, просто ее спросите».
Он посмотрел на нее через машину и спросил: «Конни, что мне сделать с этим белым пижоном?»
И нежно-нежно – голос у нее был очень нежный, прямо как ее глаза, – она сказала:
«Убей белого ублюдка».
Ну и им это почти удалось.
Наступило долгое молчание. Майк, похоже, забыл, что я его слушаю. Потом он глубоко вздохнул.
– И вот так я сюда и попал. Наверное, я и правда туповат, как говорит мой старик, потому что я всё равно так и не стал ненавидеть черных, особенно Конни. Я даже почти понимаю, почему она так поступила. Почти.
Я покачал головой.
– Это полный отстой, жаль, что с тобой такое произошло.
– Это точно, – донесся у меня из-за спины голос Марка. Он стоял в дверях, уж не знаю, как долго.
– Пошли, Брайон, – сказал он. – Вот твои комиксы, – и он кинул пару комиксов про монстров на кровать Майка.